Постник Евстратий: Мозаика святости

И не важно, беден еврей или богат, избранный Богом народ будет вечен. Пусть изгнанный из земли, обетованной земли проклятыми иноверцами, распыленный по странам народ вечен и однозначно един. Далекий Херсон и близкий Париж, как вяжется ниткой одной одеяние ловкими спицами, так и народ его, связанный крепко ловкими спицами мудрецов, един без шовчиков и изъянов.

Имей свою справедливость к христианину иль басурману, свою честность к этим, собственно, гоям, ибо ты избран Богом-творцом для господства над ними. Прояви ум и пусть думают глупые гои, что Киев для них, что Париж вечно вечен для глупых французов, что богатство италийских купцов сильнее, чем мошна купцов из евреев. Проявишь свой ум, и все эти купчишки, как киевский князь, в твоей кабале!

Ох уж этот киевский князь, глуп, как и отец его, Изяслав Киевский. Вот уж точно: яблоко от яблоньки недалеко катится. Как отче его, так и нынешний князь любят нас, своих искренних и преданных друзей.

Так пусть тешится этот глупейший из киевлян, пусть набивает мошну десятиной от наших доходов. Денежек, жалко, конечно, а все же девять десятых, весьма и весьма немалая часть ложится в карманы и кладовища евреев. И пусть будет так во веки веков!

И точится мысль, стекая с пера, ложится красивой нитью на пергамент (пергамент по-русски «харатья»), заостряя в сознании: вечны идеи, вечна денежек суть. А люди? А люди найдутся, рабы и князья, убогие и великие, все будут служить народу, избранному Господом Богом, и так будет вечно.

Аминь!

В дорогу!

Утром старик так долго задержался в своей синагоге, что внук от нетерпения бегал по дому. Ждавшие корабли-струги черпали днепровскую воду, попутный ветер гонял барашками волн, подгоняя в дорогу.

Наконец дед появился, гонимый всё тем же днепровским ветром. Дед принес драгоценность, да еще и какую. Вначале размотал из ветоши старой маминой шали, затем из полотна, затем уж извлек из непромокаемости кожи, размотал одёжки-обертки вещицы, и внук наконец-то увидел: внутри был драгоценный оклад православной иконы.

Самой иконы дед не видел, к нему в синагогу попал сам оклад. Как он попал к ростовщикам, не известно. Возможно, приплыл вместе с князем Владимиром при крещении Руси, когда из Византии через Херсон приплыли дары византийского базилевса вновь крещаемому русскому варвару.

Икона куда-то поделась, да и принять её в кладовую, значит, накликать гнев церковного суда, а это уж никуда не годилось. Оклад мог попасть из богатейших княжеских кладовых через пьяницу-дружинника, просто стащившего вещь, или через жадного тиуна, позарившегося на такое богатство, да спустившего его на очередной азартной игре, кто знает, кто знает.

Оклад драгоценен и очень сгодится в Херсоне как дар эпарху, церкви или стратигу, супруга которого, верная дама Демитра, не откажется от такой роскоши, как этот оклад. Каменья сверкали, каменья как будто звенели, переливаясь цветами.

Драгоценный оклад, о, это самый лучший подарок или взятка, если назвать вещи так, как они есть.

К окладу дед додал маленький крестик из неведомого внуку металла или камня, цветом, похожим на тёплое дерево, он мерцал изнутри тихим светом, но в целом взрачен не был, а дед держал его как величайшую драгоценность, аж не дышал на него. Крестик лежал на холщовой салфетке, от времени та пожелтела, придавая совсем уж неказистый вид ноше, что лежала на ней.

«По преданию, – начал дед, – этот крестик достался нам чисто случайно. Говорят, его обронила дочь базилевса красавица Анна, когда ступала со струга на землю своего супруга, буйного князя Владимира. Искали, искали и княжья дружина и пацанва изо всех деревень, и даже девицы-молодицы, полоща бельишко в днепровских водах, нет, нет да и искали, не блеснет ли где крестик? А удача улыбнулась совсем уж недавно, нашёлся крестик, нашелся. Продали мне да и задешево. Гуляка, что крестик нашел, чуть его не пропил, а потом чуть не потерял да и продал нам так удачно. Хорошая сделка: обе стороны остались довольными, мы драгоценной находке, гуляка с братвой живым звонким денежкам.

Ты крестик-то береги, он, чувствую, пригодится: Херсон византийский, наполненный греками, а они толк в крестах понимают. Продашь, поменяешь, на месте решишь, но крест! – дед поднял палец, скрученный от подагры, – дёшево не меняй.

Крест Анны – ре-лик-ви-я! Помни! Двести лет, как минуло, видишь, крестик как новенький, что камню от времени может сделаться?! А годочки-года камню ценности добавляют. Я не знаю, не ведаю, но вижу, что камешек древний, и год от года цену прибавляет. Понять не могу: камень не камень, металл не металл, но недаром порфирородная базилевса носила его. В Византии камней драгоценных, что грязи на киевских улицах, а она таки выбрала только его.

Нет, лучше не продавай. Обменяй! Держи до последнего, но обменяй. Держи крест на груди, так будет вернее… и проще. Прощай! И храни тебя, Яхве!