Постник Евстратий: Мозаика святости

Херсонес встретил мелким тёплым дождем, моросящим вдоль всего побережья. Длинные бухты Ахтиара и Камышовой в моросящем тумане дождя почти не виднелись, скорее угадывались за пеленою дождя. Суда качались вдоль берегов и стояли на рейде.

У Иакова глаза разбежались от вида судов: длинные и пузатые мощные корабли и утлые суденышки качались по волнам в каком-то своеобразно диком порядке, за косыми порывами дождя виднелось сине-свинцовое масло громадной воды, уходящей вслед за пеленою тумана к берегам Византии. Жёлтый город пятнел туманом дождя, зелень далеких кустарников винограда окружала кольцом этот дивный каменный град.

Не влюбиться в Херсонес невозможно!

Пусть покрыт пеленою дождя, пусть вечные храмы и мощные стены покрыты туманом, и всегда жёлто-белый город сейчас кажется серым, но от города волнами шла аура мощи, вечности, святости и добра.

И Иаков мгновенно влюбился в вечно теплый, вечно юный древний город. (Херсонес основан греками-колонистами в 1У-У веках до нашей эры, то есть в настоящее время ему более 2500 лет).

Так же мгновенно влюбился в прекрасную Мириам.

Дивный, дивный роскошный каштан длинных волос, громада очей, прекрасно тонкая стать и нежный кроткий взгляд, ее красота опьянила, шибанула в сердце, как наотмашь картечью, и та картечь мелкими каплями источала кровь из юного сердца. Иаков не брезговал женскою лаской, к своим семнадцати он преуспел, прибегая к услугам приятных девиц, замужних, зачастую заможних (богатых) киевлянок.

Много красавиц живет на Руси, много красавиц проживает в Херсоне, но лучше, красивее Мириам нет никого, и Иаков убил бы любого за противную мысль.

А никто и не спорил. Красота Мириам сражала любого, и девушке были приятны как нежные взоры мужчин, так и злые едливые взоры соперниц.

Но прекрасную Мириам Иаков явно не тронул: тихий, невзрачный, он и не мог понравиться красавице Мириам. В её юном возрасте ровесники мало трогают. Красавицам подавай мужество и силу, а ни силы, ни мужества у юноши не было. Смотрел преданно, по-собачьи и только. Ходил в дом каждый день: к свадьбе готовились тщательно. Тёзка, дядя Иаков быстренько оценил ум и сметливость племянника: в делах парнишка сноровист и скор, а киевский опыт быстро сгодился в далеком Херсоне.

Еврейская община быстро восприняла киевлянина: мальчик умен, учтив и податлив. В делах скор, византийские рынки осваивал быстро. Большой, многолюдный Киев пусть далеко от тёплого солнцем покрытого круглый год Херсонеса, но Херсонес всё таки город. Большой и богатый Киев-город, столица Руси, и работать в Киеве очень престижно. Ну и что, что мальчишка невзрачен, это девицам на красоту дивиться, а взрослым серьёзным торговцам смотреть надо в корень. А тихий, ещё не женатик, юноша-паренек умел молчать, умел и сказать. И умел торговать.

А уж как суетилась хлопотливая толстая Сара! Сара просто бредила далеким Киевом-градом. Пленяли далёкие деревянные дома-терема, Днепр-Славутич с его могучими водами, Подол и даже Козье болото. Как надоел этот каменный Херсонес с вечной нехваткой воды, с вечно брюзгливым надоедливым мужем, с мытыми-перемытыми косточками всех соседей, друзей и даже малознакомых собак, надоедали даже свежие сплетни.

А Киев велик, родня юного тёзки ее мужа богата, Мириам там будет так хорошо, так славно, и ей при дочке местечко найдется. И Сара днями жужжала про Киев, надоев всей дворне и кварталу. Дочь покорно слушала нескончаемые матери разговоры и Киев входил в её клеточки маревом счастья. Заодно привыкала к Иакову: раз путь в Киев лежал только через него, ну и ладно, покорность лежит у евреек в крови.

Сара вздохнула: скулеж волчонка так надоел! Скулит и скулит, едва Иаков идет за порог, а хлопот у парнишки так много. Не брать же волчонка на встречи, на рынок, да мало ль куда.

Недавно вот взял волчонка с собой на прогулку, видите ли, ему свежий воздух понадобился. И нарвался поневоле на квартального. А как не нарваться, когда собаки в проулке взвыли, овцы сбились в кучу, не выходя из ясель. Маленький-маленький найдёныш, но запах лютого зверя, врага всех собак, вливался им в ноздри. Позабытый в тёплых людских жилищах инстинкт давал себе волю и собаки завыли, рвались с поводков, рвали тяжелые цепи, короче, квартал загудел.

Иакову юному мало улыбалась удача близкого нагоняя со стороны тёзки, скорого тестя, а тому еще меньше улыбалась удача получить нагоняй от квартального и, упаси нас всевидящий Яхве, от гнева херсонеситов. Только и не хватало иудейскому кварталу больших неприятностей от маленького чудовища, серого волка!

Опа, что за встреча!

Чуть не плача навзрыд, плелся Иаков к западной окраине города. Плача, добрел до окраины городища. Запустелые кладовища были безлюдны, лишь вдалеке пасли стадо коровье рабы. Стрекотали цикады, зеленела трава, раздували ноздри йодные ароматы набегавшего на берег синего моря, волны тихо шипели: «ши, ши, ши…», белые барашки лизали жёлтый песок, зелёное дно побережья манило обманчивой глубиной.