Посторонний человек. Урод. Белый аист

— Мой папа так никогда бы не сделал. Он бы никогда не бросил нас...

И тут я посмотрел на стену, где еще вчера утром висела фотография отца. Мне бы замолчать, да не тут-то было. Словно прорвало от злости и обиды... Начал расхваливать своего отца, как самого лучшего человека в мире. Отец мой умница, работает в Москве, в большом учреждении... Вот скоро папа к нам приедет насовсем...

У дяди Демы все больше и больше багровели уши, щеки и даже шея. Он смотрел на меня, слушал и молчал... Наконец он отложил тетрадь, крякнул.

— Где-то это наша мать запропастилась? — спросил он вдруг.

А я все не мог уняться. Меня точно подмывало...

— Папа мой сидит в большом красивом кабинете за чертежами...

— Довольно болтать! — неожиданно прикрикнул дядя Дема. — Пусть себе сидит в большом кабинете. Не всем сидеть за столом с карандашом в руке. Есть и другие занятия, куда поважнее. А теперь давай покончим разговор о старом. Начнем жить заново. Покажи мне отметки.

— Нет у меня дневника, потерял, — с готовностью ответил я.

И кто его знает, как случилось, но дневник вдруг очутился в стопке книг, которые перебирал дядя Дема. Он раскрыл его, долго просматривал каждую страницу, потом взял из моей руки перо и неторопливо расписался на той строчке, что оставлена для подписи родителей.

— Такой дневник и потерять не стыдно, — укорил он. — А вот врать не полагается. Это не по-нашему, не по-рабочему. Давай договоримся с тобой, сын, не будем друг другу характеры показывать. У меня он тоже имеется. Недаром две войны прошел.

Дядя Дема замолчал, прислушался, пригладил свои рыжеватые волосы, застегнул пуговку на косоворотке.

Вошла мама и остановилась на пороге. Посмотрела сначала на меня, потом на дядю Дему:

— Ох, ребятки мои! Какую я сейчас пальму в цветочном магазине видела! Понимаешь, Дема, если бы ее...

— Отогревайся, Лизуша, да займись-ка завтраком, — сказал с улыбкой дядя Дема. — Пальму твою пока покупать не будем. Ни к чему она нам. Я думаю, и фикус из угла придется убирать, площадь большую занимает. Мы с тобой уже решили, куда определить деньги. Вот подкопим немного, да приемник купим, да и форма ему школьная нужна. Ты, Юрий, как на это смотришь?

Мама потерла разрумяненные морозом щеки и рассмеялась.

— Нашел с кем советоваться, — сказала она. — Ты с ним только заговори. Он и велосипед запросит, и еще чего-нибудь. Много он понимает в этой деле...

Дядя Дема почему-то посмотрел на мой дневник, усмехнулся.

— Ничего, поймет. Мы тут с ним потолковали по душам. Ты, Лизуша, не суетись около нас. Занимайся делом своим... Так ведь, Юрий? Все вопросы мы с тобой обговорили?

Я не ответил. Зачем было говорить попусту?

Выход из положения

Нет, я не собирался больше говорить с ним и тратить слова попусту. К чему? И зря он рассчитывал купить меня за какую-то несчастную школьную форму. Без радиоприемника тоже не умру. Лучше уж слушать, как хрипит репродуктор, чем все время видеть эти проклятые сапоги возле порога, брезентовый плащ в прихожей, шапку с кожаным желтым верхом на моем гвозде, да еще зеленый сундучок под маминой кроватью. И еще неизвестно, что в этом сундучке. Никаких, конечно, медалей у него нет. Если бы были, то сразу бы показал, похвастался.

Обо всем этом я и заявил матери после обеда, когда дядя Дема прилег отдохнуть. А мама что, мама ничего не ответила. Только и сказала невесело, что я попросту еще очень глупый человек, и посоветовала пойти проветриться.

— Дядя Дема сегодня отправляется в рейс, — сказала она. — И ему нужно поспать немного. А ты будешь ходить и греметь. Прихвати, кстати, своего друга, а то он вертится все время под ногами и мешает мне заниматься делом...

Мама провела рукой по моей щеке, чему-то улыбнулась и вышла из кухни. Я отложил нож, которым строгал палочку и пошел следом. Она наверняка не знала, что я иду за ней, а, может быть, и знала, только не обратила никакого внимания.

Конечно, разве теперь я был ей нужен, если рядом дядя Дема? Подобралась на цыпочках к кровати, поправила подушку у него под головой и точно так же, как меня, погладила по щеке. А он спит себе, только похрапывает. Развалился, точно барин, на чужой постели. А тут переживай из-за него, мучайся. Нет, хватит с меня...

Я забрал Бродягу и вышел на улицу. Не успел осмотреться, не успел решить, куда направиться, как из-за угла вынырнул Гурик в своей замечательной заячьей куртке.

Мы так обрадовались друг другу, будто век не видались.

— А я к тебе спешу, Клюквин, — заявил он. — Хочу позвать на каток. Там сегодня матч по хоккею на первенство города. Ты как на это смотришь? Подожди, ты какой-то странный сегодня, Клюквин. Ага, понятно, от матери досталось вчера?

Тут я не вытерпел и обо всем рассказал Гурику. Даже про апельсины не забыл. Он долго хлопал рыжими ресницами, долго морщил лоб и сопел носом.

— Поздравляю, Клюквин, — насмешливо сказал он, приподнимая меховую шапку. — Подожди, какой он у тебя? Уж не тот ли, что все ходил к вам осенью в брезентовом плаще? Вот теперь в классе будет смеху!.. Ну и ну, Клюквин, не ожидал от тебя!