Посторонний человек. Урод. Белый аист

— Ага, попался! Развалил дрова и хочешь улизнуть? Мама, заставь его складывать, не отпускай! Этот мальчишка ходит к нам почти каждый день, когда ты бываешь на работе. Он и сегодня сманил Юрку гонять по улицам собак. Из-за него и я чуть щеки не отморозила! А Юрка уроков не сделал и завтра получит двойку.

— Ах, вот как!—сказала сердито мама. — Ты развалил поленницу, придется тебе, голубчик, ее и сложить.

Гурик украдкой показал Лильке кулак, но той уже не было на крыльце.

Он не стал складывать нашу поленницу и сказал, что дрова рассыпались сами по себе. Он совсем-совсем ни при чем и даже не подходил к ним близко, а маме просто показалось. Мама удивилась вранью и, вытолкав Гурика за калитку, не велела попадаться больше ей на глаза. Мне тоже досталось порядком.

Когда я вошел в комнату, Лилька сидела на диване и, посмеиваясь, примеряла новые черные валеночки. Ей помогала очень довольная бабушка Селиванова. Она то заставляла Лильку пройтись по комнате, то снова усаживала ее, принималась мять руками носки валенок и все нахваливала покупку.

— В самый раз,— говорила бабушка. — А я все боялась, что малы будут. А ты что стоишь у двери, надулся, как индюшонок с соседнего двора? Видно, опять попало? И поделом, не балуй! Да хватит дуться, лучше примерь-ка свою обновку. Думаешь, мать о тебе забыла? В первую очередь купила тебе.

А мне было совсем не до валенок, я прислушивался, что творилось на кухне, и раздумывал, не удастся ли улизнуть и посмотреть, нет ли Бродяги у нашего дома.

Было слышно, как мама сбросила около плиты дрова, потом все вдруг снова затихло. Но вот мама отчаянно вскрикнула, раздались ее быстрые шаги, открылась дверь и она вбежала в комнату.

— Юрий!—сказала она едва переводя дух. — Что все это значит, Юрий? Откуда ты притащил такого страшного пса? И когда умудрился запрятать его за шкаф? Иди и выгони его сию минуту! Я кому говорю, Юрий?

Я ошалело стоял перед мамой, слушал ее и ничего не мог понять. Как очутился Бродяга на кухне? Тут я заметил, что Лилька мигнула мне сразу обоими глазами. «Понятно»,— подумал я, стараясь сообразить, когда же Лилька ухитрилась протащить пса в квартиру и как уговорить мать, чтобы она оставила его у нас жить.

Ничего не придумав, я двинулся следом за мамой в кухню.

Лилька сбросила валенки и тоже выскочила из комнаты.

— Может, оставим его? — попросил я маму, когда Лилька бесстрашно запустила руки за шкаф и выволокла Бродягу.

— Ни в коем случае, — отрезала мама.

— А я не отдам Бродягу, — упрямо сказала Лилька и обняла пса за косматую шею. — Пусть живет. На улице холодно. Нам ты купила валенки, а у него даже и дома нет. Пусть спит за шкафом, а весной мы с Юркой попросим дядю Дему, чтобы он сделал ему во дворе будку. А если, если ты выгонишь Бродягу...—Лилька смолкла и захлопала глазами.

— Он привыкнет к нам, — начал я убеждать маму. — И лаять будет только на чужих.

Мама перестала хмуриться, махнула рукой.

— И кличка-то какая у него странная, — только и сказала она в ответ.

Мы с Лилькой переглянулись, поняв, что Бродяге не придется больше мерзнуть в такой холодище под забором.

Посторонний человек

А дела с ученьем у меня все не налаживались, хотя после разговора с Софьей Ивановной прошло больше месяца. Кто знает почему, но не всегда выходит так, как тебе желается и думается. Очень мне хотелось исправить двойки, казалось; что сделать это не так уж трудно, а ничего не получилось. Только начал было подтягиваться — как назло, разболелась Лилька. Она здорово простудилась в тот день, когда увязалась с нами собирать по улицам собак, и умудрилась подхватить воспаление легких. Целых две недели дома все шло навыворот. Мама ходила сама не своя. И мне было не до уроков. Едва придешь из школы, сразу куда-нибудь погонят: или в аптеку за лекарством, или по магазинам. Ну, и проходишь допоздна. Хорошо еще, дядя Дема нас не забывал. Заглянет — и всем нам вроде бы веселее сделается.

Наконец Лилька стала поправляться. Сам Гурик заметил это, забежав ко мне однажды на минутку. После той воскресной истории с собаками наша дружба чуть-чуть не рассыпалась, как та поленница, которую он развалил. Мама нажаловалась на него Софье Ивановне. А Софья Ивановна вызывала отца Гурика. Почти неделю Гурик дулся на меня.

Я тоже не подходил, не навязывался. Потом все обошлось. Гурик забыл о взбучке, а я — о своих неприятностях. Самое главное, мы оба поняли, что жить нам друг без друга просто невозможно. Никто нас не мог развести: ни Натка Черепанова, которая все эти дни ходила за мной по пятам и радовалась нашей ссоре с Гуриком, ни Софья Ивановна, которой надоело уговаривать меня приняться за ученье всерьез. И даже мама устала, видно, со мной возиться.