Посторонний человек. Урод. Белый аист

— Что с тобой, Юрик? — спросила она мягко, прижимая мою голову к своей груди и целуя в макушку.

— Он и взаправду останется у нас жить? Ты из-за него Бродягу выставила? Из-за него?

Она попробовала уверить меня, что Бродяга выскочил на улицу сам, что его никто не собирался гнать, а наоборот, звали домой, но теперь я не верил матери.

— Опомнись, сынок, — сказала наконец бабушка плачущим голосом. — И за что ты накинулся на такого человека? Разве впервые видишь Дементия Ильича? Разве не знаешь его?

А мне было наплевать, что он добрый и хороший! Хоть бы золотой был, и то не нужен!

— Юрий, — сказала мама твердо. — Прошу тебя, перестань. Давай поговорим спокойно, как взрослые люди...

Она посмотрела на дверь, в которой показалась высокая фигура в противном сером пиджаке. «Ага, оделся! — подумал я со злостью. — Уходишь? Испугался?»

Дядя Дема подошел к нам и спросил, почему мы все забились на кухню и о чем шепчемся?

Я опустил глаза на его противные начищенные сапоги и ответил, что посторонним совсем не обязательно знать наш разговор. Он тихо крякнул, провел двумя пальцами по усам, посмотрел на маму, а она на него. Потом наморщил лоб, о чем-то подумал немного и, обняв маму за плечи своими ручищами, увел ее в комнату.

— Ничего, — услышал я его голос, — все образуется...

И я остался один на кухне. Сидел на скамейке, все ждал, что вот опять откроется дверь, снова скрипнут противные сапоги и он наконец-то уйдет.

Но он не ушел..

Утром

...Ну, конечно, все это мне просто приснилось. Нет и не будет никакого дяди Демы, сегодня воскресенье, и, как всегда, мама пораньше отправилась на рынок. Лилька сидит у бабушки Селивановой и дожидается маму. Та вернется с рынка, затопит печь, и тогда можно подниматься с постели. Но тут я увидел на спинке стула знакомый серый пиджак. И сапоги с широкими голенищами тоже стояли возле порога. Я принюхался и решил, что в комнате пахнет не то ваксой, не то дегтем — не поймешь чем, только неприятным. И вот так будет каждое утро. Проснешься — и сапоги в глаза полезут...

Я скрипнул зубами, накрылся с головой одеялом, только сдвинул его немного, чтобы мне все было видно. В комнату вошел дядя Дема с Лилькой на руках. Удивительно, как он мог таскать такую большую девчонку. Что же, пусть себе таскает, если есть охота! А вот Лильке должно быть стыдно. Обхватила его шею руками и радуется чему-то, как самая настоящая дурочка.

— Расскажи опять про глупого лягушонка, — попросила Лилька, болтая ногами.

— На сегодня достаточно, — ответил дядя Дема и спустил ее на диван. — Вон и Юрий проснулся, выглядывает из-под одеяла. — Дядя Дема повел широченными плечами и глянул исподлобья в мою сторону. — Поднимайся, браток. Принеси дровец, а я затоплю печь.

«Начинается волынка, — подумал я. — Теперь примется командовать! А если взять да не послушать? Будто совсем не тебе говорят. Лежать и лежать. Интересно, что он будет делать?» Но, поразмыслив, я решил, что связываться пока не стоит, не надо портить настроение себе с самого утра. Я поднялся, медленно и неохотно оделся, потом вышел на кухню, заглянул за шкаф. Бродяга сладко дремал на подстеленной дерюжке. Видно, мама постаралась, чтобы я хоть немножко успокоился. Мало того, она налила в его миску вчерашних щей и положила рядом огромный мосол.

Дров я принес самых сучковатых, самых огромных, которые мать не могла расколоть. Дядя Дема усмехнулся себе в усы, но ничего не сказал, а забрал дрова, снова вышел и притащил каких требовалось. Как-то по-особенному быстро и умело он растопил печурку, подкатил к ней чурбачок и расселся.

— Мать вернется, а у нас тепло, — сказал он, как ни в чем не бывало. — 3аправь-ка, брат, свою постель. Матери будет приятно. Да не так застилаешь одеяло. Сначала поправь простыню.

Это было слишком! Ясно, что вместе нам не ужиться. Но если он не хочет убираться, придется уйти мне. Пусть остается, пусть мать на него любуется, а Лилька вешается ему на шею!

Мне очень живо представилось, как мать переполошится, начнет раскаиваться, плакать. Конечно, сразу побежит к Софье Ивановне, начнет упрашивать ее отыскать меня побыстрее, а его... Конечно, мама предложит ему убираться со своим серым пиджаком и сапогами.

Дядя Дема перехватил мой взгляд и удивился, чему я улыбаюсь.

— Потому что весело! — ответил я. — Что, уж и улыбаться нельзя?..

Чтобы отвязаться от него, я выхватил из угла сумку с книгами и уселся за стол.

Он посидел еще немного на чурбачке, посмотрел, посмотрел на меня, затем поднялся, подсел к столу и без всякого спроса взял одну из моих тетрадей.

— Вот и мой Васятка теперь решал бы задачки на дроби. И Верочка вот такая бы была, как Лиля...

Не выпуская из руки тетрадки, дядя Дема уставился долгим взглядом в окно.

— А кто вам велел их оставлять? — вырвалось сердито у меня. — Сами укатили на паровозе, а их бросили, будто не знали, что фашисты будут бомбить город...

Я заметил, как в руке у дяди Демы задрожала моя тетрадка. Только мне его совсем не было жалко.

— Значит, так нужно было, — сурово обрезал он. — Раненых срочно требовалось вывезти...