Посторонний человек. Урод. Белый аист

До сих пор она не могла понять, как случилось, что муж ушел из семьи. Кто из них двоих был виноват в этом нелепом разрыве, трудно сказать. Кажется, жили дружно, воспитывали дочь, потом рухнуло все разом. Правда, за последние несколько месяцев до своего ухода, Валентин вдруг сделался раздражительный, все холоднее и суше стал относиться к ней. Привыкший к ее заботам и вниманию, он все чаще и чаще начал жаловаться, что она слишком мало времени уделяет ему и дочери. Вначале она не придавала значения этим жалобам, лишь подтрунивала над мужем. Да разве было до них в такие тяжелые годы... К тому времени клинику переоборудовали под госпиталь, и работы навалилось столько, что невольно забывалось обо всем остальном.

А потом муж ушел. Свой уход он объяснил просто и коротко. Он безумно любит ту, другую женщину, которая понимает его и отвечает глубокой взаимностью. Нет слов, он не бросит никогда дочь, а она... Что же, кажется, он не особенно ей и нужен. И тут у него вылилось столько обид — мелочных, до удивительного пустых, необоснованных, что ответить на них, казалось, невозможно. Чудовищно было даже и подумать, сколько же иногда скапливается всякой дряни даже в хорошем человеке.

Уход мужа Галина Ивановна переживала так остро, что порой приходила мысль о смерти. Удержала лишь маленькая дочь, да еще один человек. Старый, вечно ворчавший на всех, ведущий хирург госпиталя, он неожиданно пришел на помощь. Не забудется тот дождливый поздний вечер, когда она, не зная, куда девать себя от тоски и непередаваемой душевной боли, забрела в госпиталь. Долгий разговор произошел у нее в тот вечер с Кондратием Степановичем. Незадолго до этого старик получил извещение о гибели своего старшего сына и твердо решил уйти на фронт.

— Мое место, матушка, сейчас там, — сказал он твердо. — А здесь без меня обойдетесь. Забудьте о своем горе и начинайте жизнь заново...

И хотя она знала всех раненых, он в каком-то торжественной молчании провел ее по палатам, задерживаясь у каждой койки.

Он с рук на руки передавал ей каждого человека, словно давая понять, что она в ответе за их жизни и должна забыть свое маленькое горе ради общего.

Лекарство, прописанное старым хирургом, оказалось сильно действующим. Не оставалось свободного часа для своих личных дел и тяжелых раздумий. А если и выпадали короткие минуты отдыха, то их полностью забирала Агничка.

Гибель мужа и последнее его письмо, переданное ей женщиной, к которой он ушел, заставили ее снова пережить свое горе. Потом все начало забываться, тускнеть и осталась лишь тихая грусть об утерянном любимом человеке. Проходили годы...

Увидя новую больную, Галина Ивановна в первый момент растерялась. Оказывается, эти тонкие черты лица прочно сохранились в ее памяти. Опять вспыхнула старая обида и горечь. При осмотре она с трудом удерживалась, чтобы не выдать своего душевного состояния. В тот же день с ней затеял разговор Кондратий Степанович о больной Климовой. Заметив ее «странное поведение», как выразился он, и очень деликатно расспросив о причине, хирург словно вскользь напомнил ей о долге врача. Возможно, разговор этот подействовал или что-либо другое, но, к своему удивлению, она спустя несколько дней уже не питала к Климовой никаких иных чувств, кроме тех, которые испытывала ко всем остальным больным. В палате лежал человек, которому она обязана была помочь. Но разве можно было ожидать, что жизнь еще раз вздумает проверить ее выдержку. Она была ошеломлена признанием Агнички и снова растерялась. Как поступить теперь? Рассказать дочери о далеком прошлом и попросить, чтобы та не требовала от нее невозможного, да и сама перестала встречаться с юношей? Девушка поймет. Но что последует за этим? Галина Ивановна беспокойно поднялась со стула. Подойдя к Агничке, она долго прислушивалась к ее ровному, спокойному дыханию, стараясь разглядеть в полутьме лицо девушки. Вот Агничка шевельнула губами, кажется, улыбнулась. Мать осторожно погладила ее щеку и отошла. Пусть дочь спит и видит свои весенние сны.

* * *

Повторная операция трактористу Терентьеву была назначена на вторник. Студенты, проходившие практику, волновались. Ведь третьекурсников могли и не допустить в операционную. Кондратий Степанович так и сказал, что все будет зависеть от решения Галины Ивановны. Агничке очень не хотелось обращаться к матери с подобной просьбой, но настояли подруги. Накануне, возвращаясь с комсомольского собрания, она раздумывала, как лучше подступиться к матери.

Еще с порога комнаты девушка поняла, что заводить разговор бесполезно. Мать была уже дома и сидела за письменным столом. По обеим сторонам от нее и даже на стуле лежали книги. Она быстро записывала что-то в толстой клеенчатой тетради и при входе Агнички даже не подняла головы.