Посторонний человек. Урод. Белый аист

Операция прошла удачно, и довольный Кондратий Степанович прошел в «профессорскую». Когда-то, до войны, эта комната, выходившая окном в больничный парк, служила ему кабинетом. До сих пор сохранилось большое дубовое кресло и полукруглый, обтянутый белый чехлом, диванчик. Старик снял докторский колпак, вытер платком мокрые волосы, лицо и с наслаждением вытянул усталые ноги, устраиваясь в кресле. Крупная дождевая капля громко ударила по стеклу, Кондратий Степанович повернул голову к окну и приоткрыл его. Погода неожиданно испортилась. Еще с час назад светило солнце, а сейчас серые тяжелые тучи плотно обложили все небо. Над старыми раскидистыми липами с беспокойным криком кружились грачи. По дорожке парка, к калитке, спешила Агничка. «Настойчивая девчонка»,— с теплотой подумал он. Все-таки удалось упрямице пробраться в операционную. Все время пряталась за его

спиной, выглядывая из-за плеча. Он даже слышал ее частое взволнованное дыхание.

Кондратий Степанович не удержался от короткого веселого смешка, увидев, как с одной из скамеек стремительно поднялся высокий юноша и, что-то крикнув, побежал вдогонку за девушкой. Старик узнал незадачливого посетителя. Догнав Агничку, парень скинул с себя пиджак и укрыл им худенькие плечи девушки. Кондратий Степанович вытянул за цепочку из кармашка часы, глянул на циферблат, поднял лохматые брови. Парень прождал Агничку два с лишним часа. Неожиданно ему вспомнилась и своя далекая молодость. Когда-то вот так же ожидал часами Настеньку. Случалось, и плечи ее укрывал, провожая домой поздним вечером. Так же вот бродили, спорили, мечтали, не замечая холода, дождей, времени. Молодость, видно, всегда одинакова.

В кабинет вошел довольный, сияющий Ранцов. Попросив разрешения поговорить по телефону, он сообщил жене, что задержится в клинике еще на несколько часов — придется посидеть около больного.

-— Идите-ка, мой дорогой, отдыхать, — сказал мягко Кондратий Степанович. — Сегодня будет дежурить сама Галина Ивановна.

— Понимаете, не могу! — Николай Павлович окинул задумчивым взором небольшой кабинет. — Этот Терентьев у меня в печенках засел. Никогда не думал, что так повоевать придется за его жизнь, — признался он.

— Похвально! Весьма похвально! Так должно и быть, мой дорогой! Жаль, что вы не побывали на фронте. Многому бы научились, очень многому!

Оба помолчали. Ранцов крепко потер пальцем свой холеный, чисто выбритый подбородок. Слегка скривив губы, искоса глянул на старика.

— Я, кажется, нетактично поступил сегодня? — начал он, почему-то оглядываясь на дверь. — Но, честное слово, не мог иначе!

— Это вы о чем, дорогой? Ах, вы о юноше? Зря, зря обидели его. Неудобно получилось. Я вот заглядывал в палату, а у Климовой заплаканы глаза. Не положено расстраивать больных! И себя взвинчивать такими пустяками не следует. Ведь после такого разговора нервничали на операции? Признайтесь, дорогой! Думаете, я не заметил? И что вам пришло в голову кричать, да еще на такого славного парня. Ну и обманул, ну и прошел без пропуска! Экая беда! Хотел повидаться с матерью...

— Нервы были напряжены, — виновато проговорил Ранцов.— Больную скоро оперировать придется, а она возьмет да и загриппует. Ведь в городе грипп. Что же я ее тогда — на стол с температурой положу? Как, по-вашему?

— Постойте, постойте! — Кондратий Степанович недоуменно уставился на Ранцова. — О чем это вы толкуете? Разве оперировать Климову уже вам поручено?

— Пока нет, но, кажется, придется. Неужели не слышали этой истории? Климова — как раз та женщина, которая развела нашего уважаемого доцента с мужем. И навряд ли Галина Ивановна... — Заметив настороженное движение старика, Ранцов усмехнулся. — Сами знаете женское сердце. Оно долго помнит обиды. Разве вы ничего не замечаете на обходах? Да если Галина Ивановна и согласится оперировать Климову, то вряд ли она будет спокойна у стола, и может случиться... — Ранцов помолчал и добавил: — Вы ведь тоже, вероятно, не возьметесь провести эту операцию. Вам будет трудно выстоять несколько часов у стола. Придется, видно, мне, грешному, отдуваться...

Кондратий Степанович все больше и больше хмурился, едва сдерживаясь, чтобы не вспылить. Он обо всем прекрасно знал. Он знал больше, чем даже мог догадываться этот молодой хирург.

— Напрасно вы прислушиваетесь к разговорам, — сухо промолвил старик. — И сердца настоящего женского вы не знаете. Скажу по совести, оно иногда бывает куда человечнее и благороднее, чем некоторые мужские сердца. — И, помолчав, добавил: — А за выдержку Галины Ивановны вы можете не волноваться...

* * *

Дни в клинике похожи один на другой. Течет своя жизнь — беспокойная, полная напряженности. Проходят линейки, ровно в девять начинаются обходы палат, по вторникам и четвергам проводятся операции. Поступают новые больные, выписываются выздоравливающие.