Постовой

— Поганая какая-то столовка. — Дима досадливо сплюнул, выйдя на крыльцо.

— И не говори, брат, но выбора-то совсем нет. — Я запахнулся в мокрую плащ-палатку, но не по-сентябрьски ледяной дождь, казалось, выстудил меня насквозь.

— Ну да, попадалово.

Негромко перебрасываясь отрывистыми фразами, мы шли с напарником мимо замерших в ночном оцепенении многочисленных домишек старой постройки, прилепившихся еще со времени основания города к территории Речного порта. По велению судьбы и многомудрого начальства сегодня нас выставили патрулировать улицу Заводскую, что уже больше века под разными названиями отделяла чопорный центр города от шумного, воняющего нефтью и сырой деловой древесиной Речного порта. Что мы тут делали и кого пугали своим жалким мокрым видом, мы так и не поняли.

Когда мы добрались до участка поста, многочисленные сотрудники местных предприятий уже покинули этот промышленный район. Жильцы нескольких жилых домов, разбросанных на этой промышленной площадке, в этот вечер предпочли сидеть дома, слушая из-за плотно закрытых рам завывание ветра, дующего с реки.

— Что, с Ленкой не помирился? — спросил я напарника, когда мы заскочили сушиться в помещение единственного на этой улице гастронома.

— Нет, не звонит, не пишет.

— И в чем дело?

— Замуж хочет.

— За кого?

Димин взгляд подсказал мне единственно-правильный ответ.

— А ты что?

— Слушай, мне двадцать пять лет. Зарплата нищенская, образования нет, живу с мамой, балбес балбесом. Какой из меня муж?

— Просто встречаться дальше она не согласна?

— Нет, говорит, что это потеря ее времени. Или-или. А у тебя с твоей как?

— Дим, с какой моей?

— Ну с этой, Настя которая.

— Брат, я Настю приютил, потому что ее из общежития выгнали, а домой ехать она не хотела по личным причинам. Она у меня жила, пока ремонт был в общаге. Неделю назад съехала. Все, отношений больше нет. Мы с ней друзья. Если ей будет нужна помощь, я ей не откажу. Если она мне будет полезна, возможно, она мне поможет. Мы нормально расстались, но расстались. Так что моя квартира и постель пуста и холодна.

— Ладно, пошли, а то вон, местные алкаши при нас стесняются «бормотуху» взять.

Мы кивнули местной гопоте, напуганной появлением не виданных здесь ранее постовых, и вышли на улицу.

К одиннадцати часам вечера мы с Ломовым вконец продрогли, окоченели и проголодались, и я поставил вопрос ребром. Абориген центра, Дима, пару минут поморщив лоб, сказал, что единственным местом, где в это время можно пожрать, но именно пожрать, является рабочая столовая Речного порта.

Огромный полутемный зал был стыл и мрачен. Я поковырялся в склизких, как сопли, макаронах и политом жиром или другим каким-то маргарином шницеле, колющем язык крупной сухарной панировкой, выпил еле теплый чай, и мы вышли из столовой в еще более мрачном настроении, чем были до этого. Как прожить оставшиеся до конца смены полтора часа, было совершенно непонятно.

— Дима, если мы пойдем к отделу медленно-медленно, гусиным шагом, мы как раз к часу ночи придем на базу.

— Предлагаешь выдвигаться прямо сейчас?

— Дима, если мы не будем двигаться поступательно и постоянно, я от этого ветра застыну, как статуй, и тебе придется меня волочь на себе.

— Ладно, пойдем потихонечку.

Подгоняемые порывами ветра от реки, мы шли в сторону остановки электрички «Река — Центральная», мимо мрачных зданий старых особняков, со зловещими темными окнами многочисленных контор, единственным освещением которых были тусклые лампочки датчиков сигнализации. Неожиданно тишину этого спящего, замкнутого в себе мирка разрезал горький всхлип. Плакал определенно человек. Плакал очень горько и беспомощно. Мы замерли на месте, пытаясь определить направление, откуда шел звук.

— Вроде там! — еле слышно шепнул мне Дима и махнул рукой.

Когда мы настороженно вошли во двор купеческого особняка конторы «Запсибречфлотснабсбыт», перед глазами открылась следующая картина: на высоком крыльце флигеля, сваренном из черных металлических прутьев, стояли, прижавшись друг к другу и прикрывшись большими кожаными портфелями, две молодые женщины в демисезонных пальто. В двух метрах от крыльца, глядя голодными глазами на повизгивающих от страха баб, сидел большой, почти черный кобель немецкой овчарки.

— И что у вас тут происходит? — громко гаркнул Дима, так неожиданно и резко, что все присутствующие вздрогнули.

Женщины на крыльце, а это оказались две невысокие девушки, на вид лет двадцати пяти, что-то пытались объяснить, показывая руками на собаку. Но то ли от холода, то ли от истерики понятных пояснений мы не услышали.

— Что вы говорите? Нам ничего не понятно. — Я попытался подойти к крыльцу, игнорируя собаку, но только отчаянный прыжок назад позволил мне увернуться от щелчка клыков черного монстра.

Девушки истошно завизжали, а Дима, воскликнув: «Да я тебя сейчас», оттер меня плечом, одновременно доставая пистолет из кобуры и обходя собаку сбоку, чтобы крыльцо с девушками не оказалось на линии огня.