– И что бы он сделал? – устало спросил Бен. – Развязал новую войну, на сей раз с хорошо вооруженными людьми? Посадил нас всех в гигантскую тюрьму? Был принят закон, что если хоть один взрослый мужчина из Прентисстауна пересекает болото, его ловят и казнят. А дальше нас предоставили самим себе.
– Но можно же было… – Виола всплеснула руками. – Хоть что-нибудь! Ну, я не знаю!
– Если беда случается не прямо у тебя на пороге, любой нормальный человек думает: зачем куда-то идти и самому нарываться на неприятности? Между нами и Новым светом лежали болота. Новый мэр объявил, што Прентисстаун теперь будет городом в изоляции. Обреченным на медленное вымирание, да. Мы пообещали никогда не покидать его границ, а если покинем, он сам должен был нас выследить и убить.
– И никто даже не пытался? – не поверила Виола. – Никто не пробовал уйти?
– Ну, почему же, пытались. – Это прозвучало очень многозначительно. – Из Прентисстауна регулярно пропадали люди.
– Но раз вы с Киллианом были невиновны… – начал я.
– Мы не были невиновны, – с силой проговорил Бен, и его Шум весь вдруг стал горек. – Мы не были.
Он тяжело вздохнул.
– Это ты еще о чем? – Я вскинул голову и поморщился: тошнота так никуда и не ушла. – Как это: вы не были невиновны?
– Вы всё это допустили, – сказала Виола. – Вы не погибли вместе с остальными мужчинами, которые защищали женщин.
– Мы не боролись, – покачал головой Бен. – И не пошли на смерть. Да, мы не были невиновны.
– Но почему вы не боролись?! – воскликнул я.
– Киллиан хотел пойти драться, – быстро сказал Бен. – И ты должен это знать. Он готов был сделать что угодно, лишь бы их остановить. Он бы жизнь свою отдал… – Он снова отвел взгляд. – Но я ему не дал.
– Но почему?
– Я поняла, – прошептала Виола.
Я удивленно воззрился на нее, потому што я-то ничего не понял.
– Што?
Виола неотрывно смотрела на Бена.
– У них был выбор: либо умереть в битве за то, что правильно, и оставить тебя, младенца, одного на произвол судьбы; либо стать соучастниками в том, что неправильно, и сохранить тебе жизнь.
Понятия не имею, кто такие соучастники, но догадаться было не сложно. Они сделали это ради меня. Вот весь этот ужас. Ради меня. Бен и Киллиан. Киллиан и Бен. Они сделали это, штобы я жил. Я решительно не понимал, што чувствую по этому поводу. Поступать правильно должно быть легко. Это не должно превращаться в очередную проблему и путаницу, как все остальное на свете.
– И поэтому мы остались ждать, – сказал Бен. – В тюрьме размером с город. Полной самого мерзкого Шума, какой только бывает на свете. Где мужчины вскоре начали отрицать собственное прошлое, а мэр принялся строить далеко идущие планы. Мы ждали того дня, когда ты достаточно подрастешь, чтобы уйти, оставшись настолько невинным, насколько у нас получится. – Он устало провел рукой по волосам. – Только проблема в том, что и мэр тоже ждал.
– Меня? – Зачем я спрашиваю, если знаю, што это правда?
– Ждал, пока последний мальчик в городе станет мужчиной. Когда мальчики становятся мужчинами, им говорят правду. Вернее, новую версию правды. И тогда они сами становятся соучастниками.
Я помнил его Шум, еще дома, на ферме, – Шум про мой день рожденья и про то, как мальчиков делают мужчинами.
Про то, што такое на самом деле соучастие и как его можно передать другому.
Оно ждало своего часа, штобы завладеть и мной.
Шум про мужчин, которые…
Так, это я поскорее выбросил из головы.
– Это же совершенно бессмысленно, – сказал я.
– В Прентисстауне ты остался последним, – сказал Бен. – Если мэр сможет сделать всех мальчиков до единого мужчинами в своем понимании слова, значит, он бог. Он нас создал, и все мы в его власти.
– Ежели один падет, – сказал я.
– Все падут, – закончил фразу Бен. – Вот за этим ты ему и нужен. Ты – символ. Ты – последний невинный ребенок в Прентисстауне. Если ты падешь, его армия будет готова. Его творение – от и до.
– А если нет? – вполне возможно, я уже пал.
– Если нет, – просто сказал Бен, – он тебя убьет.
– Стало быть, мэр Прентисс – такой же сумасшедший, как Аарон? – спросила Виола.
– Не такой же, – покачал головой Бен. – Аарон – псих, да. Но мэр достаточно умен, чтобы использовать безумие в своих целях.
– В каких целях?
– Этот мир, – спокойно сказал Бен. – Он хочет получить его весь.
Я раскрыл рот, штобы спросить еще массу всего, чего на самом деле не хотел знать, но тут – как будто ничего другого нам услышать просто не дано – издалека донеслось это.
С дороги, без устали, снова, будто шутка, которая даже не пытается казаться смешной.
– Да вы шутите! – рявкнула Виола.
Бен уже был на ногах и слушал.
– Лошадь вроде одна.
Мы все уставились на дорогу, тихо сиявшую в лунном свете.
– Бинокль! – сказала у плеча Виола.
Я, ни слова не говоря, выудил его из сумки, перещелкнул на ночное видение и принялся искать источник звука, такого звонкого и четкого в неподвижном ночном воздухе.
Я смотрел дальше по дороге, дальше, еще да…
Вот оно. Он. Ну конечно, кто еще это мог быть?