Потому што мчась наперерез ему через лагерь с ножом в руке уже налетая на этого спакла с его тощими коленками и локтями а он в это время падал в сторону своего копья я думал и швырял в него вместе со своим тяжелым красным-красным Шумом чувства слова и картинки всего што я знал пережил все те разы когда я не сумел воспользоваться ножом и каждая частица меня орала
Я долетел до него раньше, чем он до копья, въехал плечом со всех сил. Мы грохнулись на землю посуше, покатились, кругом сплошные руки-ноги, прямо как с пауком драться, и он бил меня по голове, но это были так, шлепки, и я понимал понимал понимал…
што он гораздо слабее меня.
– Тодд, прекрати! – кричала где-то Виола.
Он кое-как отполз, но я стукнул его в висок кулаком, и он был такой легкий, што от одного этого удара полетел вверх тормашками на кучу щебня, и оглянулся оттуда, раскрыл рот, издал какой-то шип, а из его Шума хлестали ужас и паника.
– ПРЕКРАТИ! – заорала Виола. – Ты што, не видишь, как он испуган!
– Вот и хорошо! – проорал я в ответ.
Потому што Шум мой уже было не остановить.
Я шагнул к нему, он попытался уползти, но я схватил его за длинную бледную лодыжку и выволок с камней на землю, и он ужасно, невыносимо
Виола, видимо, куда-то дела Мэнчи, потому што схватила меня за руку и оттянула назад, не давая мне прирезать спакла, и я толкнул ее всем собой, штобы стряхнуть, но она все равно не отпустила, и мы теперь уже с ней покатились прочь от спакла, который вжался в какую-то каменюку, в ужасе выставив руки перед лицом, для защиты.
– Опусти меня! – кричал я.
– Тодд, пожалуйста! – кричала она, выкручивая мне руку. – Пожалуйста, прекрати!
Я вырвал у нее руку и другой, свободной, оттолкнул от себя, и стоило мне отвернуться, как спакл порскнул низко вдоль самой земли…
к своему копью…
сомкнул пальцы на древке…
И тогда вся ненависть взорвалась и изверглась во мне подобно вулкану, полнокровным ярким алым…
И я пал на него…
и вогнал нож ему в грудь.
Он с хрустом вошел отклонился в сторону ударившись о кость и спакл закричал самым ужасным ужасным криком а темно-красная кровь (красная, она красная, у них красная кровь!) хлынула из раны и вслед за ней взлетела тонкая рука и ногтями впилась мне в лицо и я вытащил нож и ударил еще и изо рта у него вырвался такой долгий скрипучий с привизгом вздох и громкий бульк а руки и ноги так и метались кругом и он посмотрел на меня своими черными черными глазами и Шум у него был полон боли и удивления и страха…
И я еще вдобавок повернул нож…
а он не умирал и не умирал и не умирал… и наконец со стоном и дрожью всем телом умер. И его Шум сразу умолк. Совсем.
Мне спазмом схватило живот, я выдернул нож и зашлепал по грязи назад.
Руки… нож… Везде была кровь, нож покрыт кровью, даже рукоятка, и обе руки, прямо до плеч, и вся одежда спереди, и на лице тоже пятно – я его вытер, смешалась с моей собственной кровью из царапин…
Меня уже снова окатывало дождем, но ее все равно было больше, чем в принципе бывает, крови…
Спакл лежал там, где я
где я его убил.
Где-то рядом задыхалась и хватала ртом воздух Виола. Я поднял на нее глаза, и она отшатнулась, попятилась, сжалась…
– Ты не понимаешь! – заорал на нее я. – Ты ничего не понимаешь! Они начали войну. Они убили мою ма! Все это, все што произошло, это они виноваты! Они!
А потом меня вырвало.
И рвало еще долго.
А когда Шум начал успокаиваться, вырвало еще.
Лбом я уткнулся в землю. Мир встал и стоял неподвижно. Так и стоял.
Со стороны Виолы не было слышно ничего, только ее тишину. Рюкзак тяжело навалился мне на шею. На спакла я смотреть не мог. Ну и не смотрел.
– Он бы нас убил, – выдавил я наконец, обращаясь к земле.
Она не ответила.
– Он бы убил нас, – повторил я.
– Он был
– Он пытался схватить копье. – Я наконец поднял голову.
– Потому што ты кинулся на него с ножом!
Я увидел ее: глаза расширены и становятся все более пустыми, как в тот раз, когда она сбежала в себя и принялась раскачиваться.
– Они убили всех в Новом свете! – сказал я.
– Идиот! – она яростно затрясла головой. – Чертов ты траханый ИДИОТ!
«Етьский» она не сказала.
– Сколько раз тебе еще нужно, штобы понять наконец: все, што тебе говорили, неправда! – Она продолжала пятиться, лицо искривилось. – Сколько еще раз?
– Виола…
– Разве не всех спаклов убили в войну? – Господи, как же я ненавижу этот ужас у нее в голосе. – А?
Последний гнев улетучился из моего Шума, и я понял, каким же дураком опять был…
Я обернулся к нему, к спаклу…
Я увидел лагерь…
Рыбу на лесках…
Увидел (нет нет нет нет нет) страх, который так и бил из его Шума…
(Нет нет нет пожалуйста нет.)
И внутри уже ничего не осталось, но я все равно выр…
И да, теперь я убийца… убийца… убийца…
(Пожалуйста, нет) я – убийца.