Поступь хаоса

(Спакл, боль, растерянность…)

Я мельком поглядел в воду: вон он я, вместо волос гнездо, повязка на полголовы – и грязная, как старая овца.

Дотянулся до ножа.

(Красная кровь страх страх страх.)

Перестал тянуться.

Убрал руку. Встал.

– Пошли, Мэнчи.

На черепаху я не смотрел и Шум ее даже не слушал. Пес еще немного на нее полаял, но я уже топал вброд через ручей и дальше и дальше вперед вперед вперед.

Так. Значит, охотиться я не могу.

И к поселениям подходить – тоже.

Стало быть, если я не найду Виолу и Аарона сравнительно скоро, я просто сдохну от голода, если кашель не прикончит меня первым.

– Отлично, – сказал я себе.

Делать больше нечего. Идем. Настолько быстро, насколько позволяет…

Недостаточно быстро, Тодд. Шевели своими етьскими ногами, урод.

Утро превратилось в новый полдень, полдень – в новый день. Я съел еще таблеток, мы продолжали идти, без еды, без отдыха только вперед, вперед, вперед. Тропа пошла вниз, хоть на том спасибо. Ааронов след придвинулся ближе к дороге, но мне было так худо, што я даже головы не поднял, когда издалека начали доноситься обрывки Шума.

Шум не его, тишины рядом нет, так што кому какое дело?

День превратился в новый вечер, и вот на каком-то особенно крутом склоне я наконец и упал.

Ноги выехали из-под меня поймать равновесие я не успел и свалился и продолжал падать ехать вниз по склону налетая на кусты набирая скорость надрывая спину и я выпростал руки штобы за што-нибудь удержаться но они были слишком медленные и не успевали и меня трясло и швыряло по траве по листьям об какую-то кочку потом подбросило и брякнуло об землю прямо на плечи и это было дико больно так што я заорал в голос и продолжал лететь вниз и врезался в колючие кусты у подножия холма прямо с хрустом и в самую середину.

– Тодд! Тодд! Тодд! – надрывался где-то Мэнчи, несясь, видимо, за мной, но мне надо было всего лишь еще раз вытерпеть боль и усталость и болото в легких и голод жрущий живот и колючки во всех местах и я наверное заплакал бы если б на это еще остались силы.

– Тодд? – Мэнчи нарезал круги, пытаясь пролезть в куст, ко мне.

– Минуточку, – прохрипел я, немного приподнялся, наклонился вперед и рухнул на рожу, плашмя.

Вставай. Вставай, кусок блевотины, ВСТАВАЙ, Я СКАЗАЛ!

– Голодный, Тодд! – сказал Мэнчи (голодный – это я). – Есть. Есть, Тодд.

Я уперся руками в землю, кашляя и выплевывая слизь горстями, потом переместился на четвереньки.

– Есть, Тодд!

– Знаю, – прошептал я. – Знаю…

Голову так крутило, што пришлось положить ее обратно на землю, от греха подальше.

– Секунду, – прошептал я листьям на земле. – Одну только секундочку…

И упал обратно в черноту.

Не знаю, сколько я валялся в отключке, но пришел в себя от песьего лая.

– Люди! – вопил Мэнчи. – Люди! Тодд, Тодд, Тодд! Люди!

– Какие люди? – Я открыл глаза.

– Там! Люди. Еда, Тодд. Еда!

Я мелкими вдохами нагнал в грудь воздуху, кашляя попутно как не в себе. Тело весило где-то девяносто миллионов фунтов. И вот это тело я как-то протолкал на ту сторону зарослей, где попытался оглядеться.

Я валялся в канаве на обочине дороги.

Наверху и слева виднелись телеги, целая вереница, запряженные волами и лошадьми, исчезающая за поворотом.

– Помогите, – сказал я, но получился какой-то вздох, безо всякого звука.

Вставай.

– Помогите, – сказал я еще раз – примерно себе под нос.

Вставай.

Все кончено. Я больше не могу стоять. Не могу двигаться. Всё, приехали. Вставай. Но все уже кончено.

Последняя телега исчезла за поворотом. Хватит. Сдаюсь.

Я опустил голову, вот прямо там и опустил, на обочину, камушки и всякая мелочь вдавились мне в щеку. Меня затрясло. Я перекатился на бок, подтянул коленки к груди, закрыл глаза и окончательно всех подвел пусть меня уже заберет наконец тьма ну пожалуйста пожалуйста…

– Бен, это ты?

Я разлепил веки.

Это был Уилф.

28 Запах корней

– Ты   в порядке,  Бен? – Он уже просовывал руку мне под мышку и тащил вверх, но даже так я едва мог стоять – да што там стоять, я и голову-то поднять не мог – и под другой мышкой быстро оказалась еще одна рука.

Это, впрочем, тоже не сработало, и меня просто взвалили на плечо и понесли в телегу, предоставив таращиться на его коленки сзади.

– Енто хто, Уилф? – спросил женский голос.

– Б’н, – сообщил Уилф. – Скверно в’глядит.

Дальше меня уложили в телегу. Она была доверху нагружена коробками и тюками, накрытыми какими-то кожами, мебелью и большими корзинами – все свалено вместе и почти вываливается наружу.

– Слишком поздно, – сообщил я. – Всё кончено.

Женщина проследовала вкруг телеги и залезла посмотреть на меня. Широкая тетя в поношеном платье, волосы во все стороны и морщинки в уголках глаз. Голос быстрый, как у мышки.

– Што кончено, м’лодец?

– Ее больше нет. – Кажется, у меня застрясся подбородок и схватило горло. – Я потерял ее.

Прохладная ладонь легла на лоб, и это было так прекрасно, што я так и прильнул к ней. Она отняла руку.

– Лих’радка, – сказала Уилфу.

– Агась, – сказал Уилф.