Поступь хаоса

Кажется, я целую вечность пытаюсь стащить с себя рюкзак и отбросить его в сторону вместе с ножом. Но даже тогда я не нахожу в себе сил подняться и, видимо, опять отключаюсь, потому что в следующую секунду Манчи опять лижет мне лицо, и мне приходится открыть глаза и дышать, дышать…

Валяясь в грязи, я больше всего на свете жалею о том, что Аарон не проткнул меня насквозь, что я не умер, как тот спэк, и не упал на самое дно черной ямы, в никуда, где никто не стал бы ругать Тодда за глупость и никчемность, за смерть Бена и потерю Виолы, где я мог бы просто исчезнуть и больше ни о чем не волноваться.

Но вот передо мной стоит Манчи и лижет мое лицо.

– Отстань! – Я поднимаю руку и отмахиваюсь.

Аарон мог убить меня, это ничего ему не стоило.

Проткнуть мне шею, глаз или перерезать горло. Я был в его распоряжении, но он не убил меня. Видимо, так и было задумано. Иначе просто не может быть.

Наверное, он оставил меня для мэра. Но зачем он шел впереди армии? И как он мог настолько опередить их без коня? Сколько он за нами шел?

Сколько он крался за нами, прежде чем вышел из кустов и забрал Виолу?

Я испускаю тихий стон.

Вот зачем он оставил меня в живых. Чтобы я каждую минуту думал, что он украл у меня Виолу. В этом его победа, верно? Он заставил меня страдать. Жить и каждую минуту видеть в собственном Шуме, как он забирает Виолу.

Какая-то новая сила наполняет меня, и я сажусь, несмотря на страшную боль, подаюсь вперед и дышу, дышу, пока не начинаю думать о том, чтобы встать на ноги. От хрипа в легких и боли в спине меня опять разбирает кашель, но я стискиваю зубы и унимаю его.

Потому что я должен найти Виолу.

– Виола! – лает Манчи.

– Виола, – говорю я, стискивая зубы еще сильней, и пытаюсь встать.

От невыносимой боли ноги отнимаются, и я падаю обратно в грязь. Я лежу, сжавшись в комок, перед глазами все плывет, в голове горячо, а в мыслях я бегу, бегу, бегу… неизвестно куда и зачем, мне жарко, я потею и бегу, бегу… и слышу голос Бена из-за деревьев, и бегу на этот голос, а он поет песенку, ту самую песенку из моего детства, которую он пел мне перед сном, песню для мальчишек, а не для мужчин, но все равно от этих звуков мое сердце сжимается… Как-то ранним утром, на восходе солнца…

Я прихожу в себя. Песня по-прежнему звучит.

И поется в ней следующее:

Как-то ранним утром, на восходе солнца,
Песню услыхал я из долины:
Не предай меня, не оставь меня…

Я открываю глаза.

Не предай меня, не оставь меня…

Я должен Виолу найти во что бы то ни стало.

Должен.

Поднимаю голову. Солнце уже встало. Я понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как Аарон забрал Виолу. Это случилось еще до рассвета. Небо хмурое, хотя светло, как поздним утром или даже днем. А может, прошло уже больше суток… но эту мысль я гоню прочь. Закрываю глаза и прислушиваюсь. Дождь перестал, вокруг тихо, Шум я слышу только свой и Манчи, да еще где-то далеко лесные твари живут своей жизнью, не имеющей никакого отношения к моей.

Ни звука от Аарона. Ни кусочка тишины от Виолы.

Я открываю глаза и вижу ее сумку.

Уронила, когда боролась с Аароном, а тот бросил ее валяться на земле, как будто она ничейная, как будто Виоле она не нужна.

Сумка, битком набитая всякими полезными штуковинами. Грудь сдавливает, и меня опять разбирает мучительный кашель.

Раз встать я не могу, приходится ползти. Я задыхаюсь от боли в спине и голове, но все же двигаюсь вперед, а Манчи без конца повторяет: «Тодд? Тодд?» Через целую вечность я добираюсь до чертовой сумки и несколько секунд сижу рядом, скрючившись, пока не отступает боль. Когда ко мне возвращается дыхание, я открываю сумку и нахожу внутри аптечку. Остался всего один чудо-пластырь. Ничего не поделаешь, придется обойтись одним. Я начинаю медленно стаскивать с себя рубашку, то и дело останавливаясь передохнуть и подышать. Наконец мне удается содрать ее со своей горящей спины и снять через горящую голову – она вся в крови и грязи.

Найдя в аптечке маленький скальпель, я разрезаю пластырь на две части. Одну половинку прикладываю к голове и жду, пока он приклеится, а вторую, медленно заведя руку назад, шлепаю на спину. На минуту боль только усиливается: материал, из которого сделан пластырь, человеческие клетки или что там – не помню, проникает в рану и заживляет ее. Я стискиваю зубы, но очень скоро лекарство начинает действовать, и по венам разливается приятная прохлада. Жду, когда оно подействует окончательно, чтобы встать. Поначалу меня немного шатает, но все-таки я стою.

А потом делаю шаг. И еще один.

Только куда же мне идти?

Я понятия не имею, где искать Виолу. Понятия не имею, сколько прошло времени. Вдруг Аарон уже добрался до армии?

– Виола? – скулит Манчи.

– Я не знаю, дружок, – говорю я. – Дай подумать.

Хотя пластырь действует, я по-прежнему не могу стоять прямо, но все же оглядываюсь по сторонам. Краем глаза замечаю труп спэка и сразу отворачиваюсь.