Я вздыхаю. Мне ясно, что делать дальше.
– Деваться некуда, – говорю я Манчи. – Придется идти обратно и сдаваться армии.
– Тодд? – скулит он.
– Деваться некуда, – повторяю я и выкидываю из головы все мысли, кроме одной: надо идти.
Для начала мне нужна новая рубашка.
Не глядя на спэка, я поворачиваюсь к своему рюкзаку.
Из него все еще торчит нож, проткнувший насквозь мамин дневник. Мне не очень-то хочется брать нож в руки, и даже в таком затуманенном сознании я боюсь смотреть, что стало с дневником, но делать нечего: я хватаюсь за рукоять, упираюсь ногами в рюкзак и со всех сил дергаю. Раза с третьего нож выскакивает, и я бросаю его на землю.
Он еще весь в крови. В основном это темная кровь спэка, но кончик ярко-красный. Значит ли это, что кровь спэка попала в мою? И можно ли подхватить от этих тварей еще какой-нибудь вирус?
Времени на размышления нет.
Я открываю рюкзак и достаю книжку.
Она продырявлена насквозь, но клинок был настолько острый (или Аарон оказался настолько силен), что дневник практически не пострадал. Тонкая прорезь со спэкской и моей кровью по краям не мешает читать текст на страницах.
Я все еще мог бы прочесть его… или дать прочесть другим.
Да, видать, не заслужил.
Отгоняю эту мысль подальше и достаю из рюкзака сменную рубашку. Все это время я кашляю – несмотря на чудо-пластырь, мне очень больно, так что приходится спокойно постоять и дождаться, пока кашель утихнет. В легких как будто скопилась вода, грудь как будто набили мокрыми камнями, но делать нечего, я надеваю рубашку, вынимаю из рюкзака оставшиеся нужные вещи, не пострадавшие от дождя и Прентисса-младшего (это аптечка и кое-какая одежда), и перекладываю их вместе с маминым дневником в сумку Виолы, потому что рюкзак я нести точно не смогу.
Но вопрос остается, верно?
Куда мне идти?
Назад по дороге – прямиков в лапы мэра.
Надо вернуться к армии и каким-то образом спасти Виолу – может, обменять ее жизнь на свою.
И пойти без оружия я не могу, верно?
Нет, не могу.
Снова смотрю на нож: он лежит себе на мшистом пригорке, как самая обычная железная штуковина, ничего сама по себе не значащая и ни в чем не виноватая. Виноват во всем только мальчик, который ею воспользовался.
Я не хочу трогать этот нож. Никогда. Ни за что. Однако выбора нет: надо подойти, вытереть кровь мокрыми листьями и убрать нож обратно за спину.
Я должен все это проделать. Иначе нельзя.
Краем глаза я снова замечаю труп спэка, сразу отвожу взгляд и берусь за нож.
– Пошли, Манчи.
Я как можно аккуратней вешаю на плечо сумку Виолы.
Пора в путь.
– Мы ее найдем, – говорю я вслух.
Лагерь остается за спиной, и я устремляюсь к дороге. Проще всего идти прямо по ней, и идти как можно быстрее. Заслышав приближение армии, я спрячусь в кустах и попробую что-нибудь предпринять.
Возможно, даже выйду ей навстречу.
Продираясь сквозь заросли, я вдруг слышу лай:
– Тодд?
Оборачиваюсь через плечо, стараясь не глядеть на лагерь:
– Пошли, Манчи!
– Тодд!
– Я сказал, пошли. Не отвлекайся.
– Сюда, Тодд! – лает Манчи, виляя обрубком хвоста.
Тут уж я окончательно разворачиваюсь:
– Что ты сказал?
Он показывает в другую сторону:
– Сюда! Сюда!
А потом лапой стаскивает с головы повязку и щурится на меня больным глазом.
– Что значит «сюда»?! – вопрошаю я.
Манчи кивает и продолжает звать меня не только в лесную чащу, но и в обратную от армии сторону.
– Виола! – лает он, бегая по кругу и глядя в лес.
– Ты взял след? – спрашиваю я, чувствуя, как грудь распирает от радости.
Манчи согласно тявкает.
– Ты ее
– Сюда, Тодд!
– Нам точно не надо на дорогу? Обратно, к мэру? – спрашиваю я на всякий случай.
– Тодд! – лает Манчи, чувствуя смену моего настроения и тоже ликуя.
– Ты уверен? Надеюсь, ты уверен, Манчи. Очень надеюсь.
– Сюда! – последний раз повторяет мой пес, срывается с места и мчится дальше вдоль реки, прочь от армии.
В сторону Хейвена.
Не знаю почему – да и какая, к чертям, разница? – я бросаюсь за ним и бегу, насколько позволяют раны, без конца повторяя про себя: «
27
Вперед, вперед!
– Сюда, Тодд! – снова лает Манчи, огибая очередную скалу.
С тех пор как мы покинули лагерь спэка, местность вокруг становится все более и более неровной. Лес то и дело взбирается на холмы, а мы поднимаемся и спускаемся следом, так что наше бегство больше похоже на туристический поход. На вершине очередного холма я осматриваюсь и вижу перед собой все новые и новые возвышенности, поросшие деревьями; некоторые так круты, что легче будет обойти их кругом. Дорога и река змеями вьются между холмов справа, и иногда я совсем теряю их из виду.
Хотя пластырь здорово заживляет раны, каждый шаг причиняет жуткую боль. И время от времени меня рвет, хотя давно уже нечем.
Но мы все равно идем дальше.