Поступь хаоса

Аарон опережает меня почти на полдня – если вообще не на полтора, – и я понятия не имею, куда он идет и что планирует делать, когда доберется до нужного места. Так что надо поторапливаться.

– Ты уверен? – то и дело спрашиваю я Манчи.

– Сюда! – настойчиво повторяет он в ответ.

В голове не укладывается, но мы по сути идем той же дорогой, которой шли бы с Виолой и так: лесом вдоль реки и дороги, на восток, в сторону Хейвена. Не знаю, зачем туда понадобилось Аарону и зачем он уходит от армии, но Манчи напал на его след, и мы идем за ним.

День уже в самом разгаре; мы поднимаемся на холмы, спускаемся и идем дальше. Лиственные деревья постепенно сменяются хвойными, высокими и прямыми как стрела. Они даже пахнут по-другому, острый аромат оседает у меня на языке. Мы с Манчи перепрыгиваем через бесконечные ручейки и протоки, впадающие в реку, и я то и дело останавливаюсь, чтобы набрать воды в бутылку.

Я стараюсь не думать – вообще! Все мои мысли о том, чтобы идти вперед, к Виоле. Я стараюсь не вспоминать, какое у нее было лицо, когда я убил спэка. Я стараюсь не думать о том, что она боялась меня и пятилась, будто я мог ее обидеть. И как, наверное, она испугалась, когда увидела Аарона, а я не смог ее защитить.

И еще я стараюсь не думать о Шуме того спэка, о страхе и о том, как он удивился, поняв, что его убивают просто так, ни за что, и как хрустнула под ножом его плоть, и как на меня брызнула темная кровь, а из Шума брызнуло непонимание, и он умер… умер… умер…

Обо всем этом я не думаю.

Мы идем дальше.

День сменяется ранним вечером, а лес и холмы вокруг все не хотят заканчиваться. И тут перед нами встает новая проблема.

– Кушать, Тодд?

– Еды больше нет, – отвечаю я Манчи, взбираясь на скользкий склон очередного холма. – Мне и самому есть нечего.

– Кушать?

Не знаю, когда я последний раз ел. Раз уж на то пошло, спал я тоже неизвестно когда – потеря сознания за сон не считается.

И я уже не помню, сколько дней осталось до моего дня рождения, дня, когда я стану мужчиной. У меня такое чувство, что этот день теперь далек, как никогда.

– Белка! – вдруг лает Манчи и бросается за ближайшее дерево, в заросли папоротников.

Сам я белки даже не видел, но теперь слышу Ну-ка, ну-ка, пес, потом снова «Белка!» и Ну-ка, ну-ка, ну-ка… которое внезапно прекращается.

Манчи выпрыгивает из зарослей с восковой белкой в зубах – только мех у нее темней, а сама она куда больше, чем те, что водились на нашем болоте. Он роняет ее к моим ногам – костлявый окровавленный трупик, – и я сразу теряю аппетит.

– Кушать! – лает Манчи.

– Молодец, дружок. – Я стараюсь не смотреть на труп. – Ешь сам.

Я потею сильней обычного и жадно глотаю воду, пока Манчи ест. Вокруг нас клубятся почти невидимые рои мелких комаров, и мне приходится то и дело от них отмахиваться. Я опять кашляю, уже не обращая внимания на боль в спине и голове, а когда Манчи доедает, я встаю, чуть пошатываясь, но все равно иду дальше.

Не останавливайся, Тодд Хьюитт. Не останавливайся.

Спать я не решаюсь. Аарон наверняка не спит, значит, и я не должен. Дальше и дальше. Над головой проходят тучи, которых я уже не замечаю, встают луны, выглядывают первые звезды. Я подхожу к подножию невысокого холма и распугиваю стадо каких-то зверей – вроде оленей, только рога у них совсем не такие, как у оленей в окрестностях Прентисстауна. Под лай Манчи они мгновенно разбегаются, как будто их и не было.

Уже за полночь, но мы идем (сколько же дней осталось? двадцать четыре? двадцать три?). За все это время мы ни разу не слышали Шума и не видели других поселений; я, по крайней мере, не видел, даже когда подходил довольно близко к дороге и реке. Но когда мы поднимаемся на вершину очередного поросшего лесом холма и луны оказываются прямо над нашими головами, я наконец различаю Шум – четкий и ясный.

Мы машинально припадаем к земле, хоть вокруг и темная ночь.

Я осторожно приподнимаю голову. Луны висят высоко, и впереди, на склонах, видны две хижины на двух отдельных полянах. Из одной доносится Шум спящих людей. Джулия, и верхом на конях, и скажи ему, что это неправда, и заметили прошлым утром выше по течению, ну и всякий прочий бред – в сонном Шуме черт ногу сломит. А в другой хижине тишина, болезненная женская тишина, я даже отсюда ее чувствую. Мужчины в одном бараке, женщины в другом – единственное разумное решение проблемы со спальными местами. Знакомая тишина заставляет меня вспомнить о Виоле, и я приваливаюсь к ближайшему дереву, чтобы удержаться на ногах.

Там, где есть люди, есть и еда.

– Ты сможешь снова напасть на след, если мы отойдем? – шепчу я Манчи, подавляя кашель.

– Напасть на след, – серьезно отвечает Манчи.

– Уверен?

– Тодд нюхать! Манчи нюхать!

– Тогда идем. И не шуми!

Мы крадучись и как можно тише спускаемся с холма, пока не выходим к небольшой долине у подножия: поляны с хижинами расположились прямо над нами, на склонах.