Читаем Постышев полностью

Все заполнено в зрительном зале Народного дома. Народармейцы устроились в проходах, на ступеньках, в будке для музыкантов, иные налегли на рампу.

Трегубенков стоит на авансцене. За столом, покрытым красной бязью, сидят Постышев, политработник Якимов, командующий Восточным фронтом Степан Серышев.

Трегубенков заканчивает свой доклад.

Из зала несутся выкрики:

— Скажи, что про наше положение Ленин говорит!

— Будут помогать нам беляков бить?

— Сколько мы еще дэвээрами будем?

— Владимир Ильич дал нам один совет, — говорит Трегубенков, — быстрее разгромить генерала Молчанова.

Люди в зале встают, кричат, бросают вверх шапки, что-то выкрикивают Постышеву, Серышеву.

— А теперь песенники, чтецы на сцену, — говорит Постышев, поднимаясь из-за стола — Пока вы собираться будете да музыканты будут свои инструменты настраивать, я вам прочту стихи нашего покойного товарища.

— Свои читай! — кричат партизаны. — Давай свои, Павел Петров, про ели!

— Свои потом. Это хорошие стихи. Написал их заместитель председателя Центральной советской власти Сибири — Центросибири, молодой двадцатидвухлетний революционер Федор Лыткин.

В последний день, в последний раз,С открытой грудью для ударов,В тревожный час, в великий час,Встаем мы, братья коммунары! —

начинает читать Постышев.

Дальневосточное село Кукан. Обступила его со всех сторон тайга, заслонила от мира. Но село живет напряженно. На площади скопление саней, конных всадников, пеших вооруженных людей.

Морозным полднем в село въезжает кошевка в сопровождении взвода чубатых конников. В кошевке Блюхер и Постышев.

На площадке возле сельской школы под солнечным морозным небом выстроился новый полк. Его пришли приветствовать парни и подростки.

Из школы выходят Блюхер, Постышев, за ними боец со знаменем.

Играет оркестр.

Постышев и Блюхер обходят ряды партизан.

Стоящий рядом с Блюхером и Постышевым на крыльце дома в центре села военный в форме Народной армии объявляет:

— Слово имеет Павел Петрович Постышев, член Реввоенсовета, представитель Дальбюро ЦК РКП (б).

Постышев говорит, указывая на тайгу, на Приамурье, туда, где должны находиться Волочаевка, Хабаровск.

И всем партизанам, знающим в районе каждую лесную тропку, каждую пядь, каждую речушку и сопку, видятся Июнь-Карань и другие сопки на голой, безлесной местности в излучине Амура, там, где в него впадает Тунгуска, неподалеку от станции Волочаевка. Видится, как роют на вершине сопки окопы, как обносят их рядами проволочных заграждений.

Небольшая группа людей, старших офицеров, во главе с генералом Молчановым сопровождает японских и американских офицеров.

Японский офицер в надвинутой на глаза лисьей шапочке, с пушистым дамским воротником на шинели растягивает губы в улыбке.

— Это превосходно, генерал, это дальневосточный Верден. Это могут взять три корпуса. Там, у борсевиков, — японец показывает в сторону Волочаевки, — только одна дивизия. Это мы знаем точно. Японскому командованию известно все, что делается здесь.

Салон-вагон главнокомандующего Народно-революционной армии Дальневосточной республики Блюхера.

На длинном столе разостлана карта-двухверстка. Склонился над ней бритоголовый Блюхер, что-то промеряя циркулем. Напротив него командир бригады, прибывший из Читы, Покус, Постышев в стираной солдатской гимнастерке, молодцеватый красавец Се-рышев. Они понимают друг друга без слов, внимательно следя за карандашами, которые после коротких и длинных пауз проходят по тропам, дорогам, пересекают реки.

Постышев поднимается из-за стола, подходит к окну салон-вагона, пристально смотрит, что делается возле казармы.

У подветренной стены сидит группа бойцов. Один рубит на пайки топором мерзлый хлеб. Какой-то боец в армяке зубами разрывает мороженую кету.

Неподалеку от казармы занимается взвод: плохо одетые люди — в рваных полушубках, выношенных пиджаках, в чиненых и перечиненных валенках ползут по-пластунски по снегу.

К Постышеву подходит Блюхер, тоже всматривается в окно, понимающе переводит взгляд на комиссара.

Ночь. Безбрежная равнина. Идут врассыпную рота за ротой партизаны; люди ртами хватают разреженный холодный воздух. Он обжигает белые, обмороженные лица.

Они подползают к рядам колючей проволоки.

Бойцы бросаются плашмя на проволоку, рвут ее штыками, срывают прикладами. Ураган огня проносится над проволочными заграждениями. Он сметает людей. Убитые, раненые повисли на первых рядах проволоки. Перебегают, ползут к своим окопам уцелевшие бойцы Народной армии.

Батареи белых на высоте сопки Июнь-Карань. Жерла орудий наведены прямо на юг.

Бронепоезд белых на линии железной дороги. Он медленно движется на фланге войск Народной армии.

Бьют батареи на сопке Июнь-Карань. Бьет бронепоезд белых по подножию сопки.

Черные гейзеры вздымаются над проволочными заграждениями, накрывают партизанские роты.

Растянулась конная бригада партизан вдоль реки Амур. Впереди командир ее Артюховский.

Навстречу кавбригаде Артюховского скачет всадник, передает комбригу донесение:

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное