Читаем Постышев полностью

Директором совхоза утвердили Федора Ивановича Зюлькова, старого большевика, выбившегося в сельские учителя из бедной крестьянской семьи, человека с большим хозяйственным опытом. Постышев знал его еще по партизанскому движению на Дальнем Востоке. Рекомендуя Зюлькова на пост директора первого опытного крупного совхоза, Постышев заявил на бюро окружкома партии: «О том, что Зюльков человек, преданный партии, говорит весь его путь. Всюду был он большевиком. Умело воевал, умело руководил учебными заведениями. Но всего этого мало для того, чтобы повести сельское хозяйство. Кроме Зюлькова, были другие кандидаты на пост директора. У них было немало опыта, заслуг, о них хорошо отзывались люди, работавшие вместе. Но когда я беседовал с ними, я не почувствовал двух качеств, которые нужны руководителю сельскохозяйственного предприятия, — любви к земле и любви к людям. Руководить совхозом может тот, кто слил эти чувства в одно. Мне кажется, я не ошибусь, если рекомендую Федора Ивановича, как человека, который любит людей, землю и будет пестовать их».

И хотя совхоз «Коммунист» был на самом дальнем краю округа — в Лозовском районе, Постышев из своего времени, сжатого прессом больших и малых забот, выкраивал день-другой для того, чтобы самому увидеть, что делается в совхозе. Приезжал он сюда в дни организации совхоза, потом наведался во время сева. И сейчас перед зажинками нашел свободный от совещаний и заседаний день, приехал на поля «Коммуниста».

Вместе с Зюльковым, секретарем парторганизации Журавлем, главным агрономом Постышев обходил угодья совхоза, осматривал хозяйственные службы, слушал рассказы своих спутников, животноводов, трактористов о делах, заботах.

Где-то в поле Постышев остановился у пшеничного клина. По наливавшему зерно хлебу ползли жирные змеи осота, синели острова васильков.

— Поле-то с вышивками, Федор Иванович, — озабоченно произнес Постышев, — прозевал директор. Что бы вовремя прийти попросить химиков обработать поля?

— Такие вышивки на всех полях, Павел Петрович, — сказал Журавель. — Самое главное, что наша «арнаутка» даст пудов сто с десятины.

— Самое главное — кулацкое наследство не прихватывать. — Агроном прошел по полю, сорвал несколько колосьев в том месте, где не было осота, потом сорвал еще несколько колосьев из рядка рядом с осотом, умело вышелушил уже тронутые матовой желтизной созревания зерна и поднес их на ладони Журавлю. — Сразу можно отличить, где какой колос вырос.

— Это соседи, черт бы их драл! — показывая на чьи-то большие участки, примыкавшие к совхозным землям, разгорячился Зюльков. — Наш совхоз в окружении кулацких земель. В прошлом году предлагал им: проведите боронование, выжгите стерню. Ответ один: «У нас и так растэ». Я им доказываю, что агрономия учит огнем и обработкой бороться с осотом. Один ответ: «Агроном дождя не зробыть. Два дождя в маю, и я агронома не признаю».

— Скоро, Федор Иванович, — сказал Постышев, — будут у тебя другие соседи. С теми легче будет найти общий язык. Только ваше хозяйство во всем пример должно показывать. И прежде всего научить людей озимые сеять. Я с крестьянами во всех районах беседовал, не возражают, что участки озимой пшеницы дают в полтора-два раза больше зерна. А продолжают яровую сеять. У меня просьба к вашему коллективу: сил у вас пока у самих маловато, но находите возможность помогать беднякам.

— Двести гектаров обработали тем беднякам и маломощным, что в товариществе совместной обработки земли, — сообщил Журавель.

— Для начала хорошо, но мало. Осенью начнем постепенно коллективизировать село. — Постышев долго стоял молча, разминая в руках зерна. Он о чем-то раздумывал, что-то взвешивал. — Вообще-то для наступления техники маловато. В округе всего несколько десятков тракторов. Эх, было бы их хотя бы несколько десятков сотен! Тогда бы заложили пять-шесть крупных МТС. И всех безлошадных обеспечили бы тяглом. Придется выжидать, пока наши тракторные станут выпускать.

— Долгие жданки, — вздохнул Журавель. — Паровозостроительный завод немцы в Харькове лет семь строили. Но тогда сами фирмы машины предлагали. А у нас… Знаете, что мужики говорят, когда им наши агитаторы рассказывают о планах пятилетки? «Родил бог панами, да денег не дал на карманные расходы». Кулаки посмеиваются, что мы кости, ганчирки, это по-украински «тряпье», всякие отходы по деревням собираем. Прямо говорят: «Не купит у нас государство пшеницы по той цене, которой хотим, и вся пятилетка на бумаге останется».

— Не только у вас так говорят, — произнес Постышев, — ив других районах и в самом Харькове. Один член партии даже письмо в бюро прислал: «Не трогайте кулака». Беседовали мы с ним на бюро, он все доказывал, что кулак страну кормит. Когда зашла речь о совхозах, прямо заявил: они товарного хлеба не дадут. Понимаешь, Федор Иванович, на какой передний край твое хозяйство вышло?

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное