Читаем Постышев полностью

— Прикидывали? — Постышев сел за стол напротив агронома, подавшего реплику. — Вы агроном, вам нужно не прикидывать, а рассчитывать. И расчеты строить на подготовке земли к коллективизации, на наличии техники. Сколько у нас еще в округе чересполосицы, сколько крохотных участков! Доходит до того, что крестьяне ездят пахать за десять-пятнадцать километров от села, а на соседних землях пашут из другого села. Да и чем вы пахать эти сорок процентов земель будете? Это договор для того, чтоб соблюсти форму. — Постышев посмотрел на Канторовича. — Составили. Подписали. В архив положили И забыли!.. Читай, Дзюбенко, дальше.

После прочтения второго пункта о площадях посевов пшеницы и трав, о чистых и занятых парах разгорелся спор. Своими замечаниями по первому обязательству Постышев открыл шлюз давно накопившимся раздумьям о нерешенных вопросах.

Агроном в очках и толстовке обрушился на окружной исполком за то, что до сих пор не решен вопрос о семенном хозяйстве округа. Постышев без упрека произнес:

— А говорили, «кое-что поправить»?

— Привыкли, Павел Петрович. Что ни напишем, все на бумаге остается, а теперь почувствовал: слава богу, писанине конец приходит!

— До конца еще далеко, — покачал головой Постышев. — Оказывается, мы еще считать не научились. Это не договор. Это проект декларации с общими фразами, повторение общих истин и тех речей, что произносят плохие ораторы на праздничных и юбилейных митингах. Договор должен быть конкретным, расчетным, как инженерный проект. За каждую цифру в ответе округ и прежде всего парторганизация. Что это за фраза: обязуемся провести коллективизацию в короткие сроки? Скачки на коллективизации! Кто кого обгонит? Есть указание нашей Пятилетки провести коллективизацию в пять лет. Встречные планы и опережения в этом деле не нужны, а вредны. Что обязались сделать москвичи? — Постышев взглянул на Канторовича.

— К первому октября 1933 года коллективизировать тридцать пять процентов всех хозяйств и одну треть посевной площади, — ответил Канторович.

— Мы считали с товарищами Косиором, Шлихтером, Чубарем, что по Харьковскому округу мы сможем за пять лет коллективизировать в лучшем случае только одну треть всех хозяйств округа, охватить двадцать восемь процентов всей площади крестьянского землепользования. И этот расчет реален при одном условии, что у нас через два с половиной года начнет действовать тракторный завод. Без машин коллективы — пустая затея. Если за три года мы получим двадцать тысяч стальных коней, дело пойдет на лад. Но кони — конями. Нужно, чтоб в коллективы пошли середняки, не только беднота и безземельные.

— Значит, решен вопрос о постройке тракторного завода в Харькове? — спросил кто-то.

— Его решила жизнь, — сказал Постышев. — В договоре следует точно указать, что будем сеять, как сеять. Где займем землю чистыми парами? Сколько будем надаивать от каждой коровы? Но решать не по ответу, как школьники. Строго рассчитывать. Указать, какая будет оказана организационная материальная помощь бедняцким хозяйствам. Показать, как будет расти посевная площадь под каждой культурой в отдельности. Со стихийными удачами — либо дождик, либо снег, нужно кончать.

— Для этого весь аппарат окрисполкома придется мобилизовать минимум на неделю. — Канторович смотрел на Постышева, гадая, что ответит секретарь окружкома.

— Пусть даже на несколько недель. Каждую цифру договора рассчитать.

Постышев поднялся из-за общего стола, подошел к письменному, нажал кнопку. Вошел помощник.

— Соедините меня с профессором Соколовским. Мы попросим ученых помочь нам в расчетах. Селекционера Юрьева нужно пригласить — он подскажет, что сеять. С хорошего семени начинается урожай. Были вы в нашей первой МТС? — обратился он к агрономам. — Поезжайте, посмотрите, как они земли артелей обрабатывают. Мы еще четыре МТС собираемся заложить. Все проверить — все свои ресурсы, средства. Самое главное — готовность людей. Есть одно обстоятельство — ни в один пункт его не запишешь. Обстоятельство психологическое. Трудно крестьянам со своими наделами будет расставаться, вообще с частной собственностью. А вы сразу махнули — обобществить скот… Пусть на месяц отложим заключение договора, но выверить каждую строку его.

<p>18</p>

В приемную Постышева вошел секретарь окружкома комсомола Корсунов в сопровождении нескольких комсомольцев и остановился в нерешительности.

Сквозь раскрытую дверь кабинета было видно, как Постышев склонился над бумагами, разложенными стопками на бюваре.

— Только вернулся с секретариата Цека, — предупредительно вполголоса сообщил помощник Корсунову. — Зайдите попозже, ребята. Начал почту просматривать…

— У нас дело горячее, — произнес Корсунов и показал пачку листовок.

— Раз горячее — нужно ковать сразу, — громко сказал Постышев, отрываясь от бумаг. — Заходите, ребятежь…

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное