Читаем Постышев полностью

— Первое сражение выиграем, соберем не менее двухсот тысяч пудов. — Зюльков говорил уверенно. Видно, что не раз прикидывал директор, сколько каждый участок даст пшеницы. — А на будущий год засеем не менее десяти тысяч гектаров. Даже при среднем урожае получим не менее миллиона пудов зерна. Это наш ответ всем «правым» — неправым. Развели теорию — кисель на воде. Козыряют показателями разных карликовых совхозов и орут: «Не выйдет!»

— Сколько у тебя на один центнер пшеницы будет затрачено трудодней? — спросил Постышев.

— Не посчитал еще, — с досадой вымолвил Зюльков, почувствовав, что Постышев не случайно задал этот вопрос.

— Я тебя попрошу, Федор Иванович, когда весь цикл работы закончишь, пришли мне точные данные о трудовых затратах на центнер зерна.

— Затраты будут большие, Павел Петрович, — сказал Зюльков. — Кроме сева с помощью тракторов, все остальное вручную.

— Раз большие, нужно подсчитывать. И подсчитывать трезво, без всяких комбинаций, — посоветовал Постышев. — А то я посмотрел данные одного совхоза — все показатели хороши, а приехали просить ссуду в банке. Хозяйство рентабельное по отчетам, а денег нет. Оказывается, там такая двойная бухгалтерия: одна для плановых показателей, а другая — для выплаты людям за труд. И результаты одной бухгалтерии с другой не сходятся. То, что у тебя затраты большие, сейчас пока не страшно. Специалисты говорят, что канадские фермеры затрачивают на центнер зерна один рабочий день. Вот по этой цифре нужно равняться. И такие совхозы, как ваш, должны сами заказывать тракторы, комбайны, все остальные машины, химикаты.

— Это не так просто — машину заказать, — озадаченно вымолвил Журавель.

— Без ученых не закажете, — согласился Постышев. — Кто у тебя из ученых побывал, Федор Иванович?

— Мы, Павел Петрович, — сказал Зюльков, — рассчитываем на помощь окружкома. Задумали конференцию по экономике созвать. Ученых у нас нет. У одного агронома высшее образование. А вопросов с каждым днем больше. Чем земли занимать, как работу людей и машин планировать? Все по дедовским выкладкам прикидываем. А они подводят.

— Задумали хорошо. Ученых попросим приехать, — пообещал Постышев. — И сами приедем поучиться у вас. Почин интересный. Его и в другие районы нужно передать.

Из записок Барвинца

1929 год, июль

Вот эту беседу я запомню на многие годы. Неожиданно меня вызвал Постышев Я думал, что по поводу корреспонденции о покровителях кулаков в Змиеве. Павел Петрович нередко вызывает наших сотрудников, особенно после поездки в районы. Но оказалось, меня подвел Луков. Тот второй экземпляр сценария, который я дал ему для прочтения, он, не сообщив мне, передал Всеукраинскому фотокиноуправлению. Оттуда его переслали Постышеву на заключение.

Постышев встретил меня сперва недружелюбно, сразу огорошил вопросом:

— Кто тебя надоумил писать сценарий и делать меня главным участником событий?

Я рассказал Павлу Петровичу, как возникла идея работы над сценарием.

Он выслушал, обнял меня за плечи, посадил рядом с собой на диван и признался так задушевно, будто я с ним в долголетней дружбе:

— Напустился я на тебя, оказывается, напрасно. Когда мне переслали сценарий, я подумал, что какие-то подхалимы задумали мою персону прославлять… Видно, что материал ты собирал старательно. Но ведь это движение на Дальнем Востоке — океан. Его одним сценарием не исчерпаешь. Писать о партизанах нужно только о тех, которых уже с нами нет. Там были такие люди-факелы, которые озаряли души тысяч людей. Нужно писать о Лазо, о комиссаре Щепетнове, о замечательном большевике Мухине… Погибли… но живут. Герои, люди, верные народу, никогда не умирают. А Постышев был самым обычным комиссаром одного из партизанских отрядов. Только в партизанскую группу Бойко-Павлова таких отрядов входило более десяти.

Павел Петрович долго расспрашивал меня о том, что пишу, как изучаю жизнь тех людей, о которых собираюсь писать. Он посоветовал отложить сценарий на время, тщательно собрать материалы о Лазо или Мухине, а пока работать над очерками. Оказывается, он любит этот жанр.

Я рассказал ему, что начал серию очерков «У нас на Журавлевке». Павел Петрович вызвал к телефону директора издательства «Пролетарий»:

— Жаловались на бюро окружкома, что нет авторов, которые любят рабочую тематику? А мне кажется, что у вас в издательстве нет людей, которые ищут молодых авторов, знающих рабочий быт…. Где такие? В Харькове, на Журавленке, в Краснозаводском районе. Только им помогать нужно, по-короленковски. Они пишут хорошо, только еще вычеркивают плохо. К вам зайдет товарищ Барвинец, организатор рабкоров, посмотрите, что у него за очерки.

Понапористей нужно быть, — прощаясь, сказал Постышев. — Как изобретатели. Настоящая литература это, брат, изобретательство, и изобретательство трудное, но радостное и очень нужное людям.

Я осмелел и спросил Павла Петровича, продолжает ли он сам заниматься литературным творчеством, рассказал ему о том, что в Иванове Авенир Ноздрин познакомил меня с очерком Павла Петровича.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное