Посвящение

— Еще бы! Изо дня в день эти люди лицезреют, какие у тебя красивые руки и ноги, какие изумительно пластичные движения, наклоны корпуса и спортивный шаг! Им что, твоя красота нужнее, чем нормальным людям? Господи, да ты унижаешь пациентов одним видом своего здорового тела! — В голосе Амбруша испепеляющий гнев, взгляд его полыхает ненавистью.

Ошеломленная, испуганная Лаура отвечает ему кротким взглядом.

— Ты совсем рехнулся, Амбруш! — осторожно вмешивается Карой. — Мы стоим на мосту Академии, а ты бросаешь в лицо бедняжке Лауре какие-то немыслимые обвинения. Незнамо на что тратишь драгоценное время, — пытается он обратить дело в шутку. — Перед вами подлинно венецианская панорама! Прошу, прошу, извольте любоваться! — восклицает он, подражая рыночному зазывале, хотя его плавные жесты больше напоминают священника.

— Да, конечно. Па-но-ра-ма! Сколькими звездочками отмечена эта красота в твоем путеводителе? — Амбруш проводит ладонью по лицу от лба к подбородку, расплющивая широкий, мягкий нос. — Какое счастье, что есть среди нас человек, столь искушенный в вопросах красоты! Он ее даже подразделить умудрился на красоту рукотворную и природную. Но на каком основании, я тебя спрашиваю, Карой? Рукотворная красота, полагаю, хранится в музее, естественные красоты перечислены в путеводителе. А как быть, если красоте не находится места ни в музее, ни в путеводителе. К примеру, красота и выразительность рук Лауры, когда она одним жестом показала особенности венецианских сводов, ведь этого нет нигде. И нет надежды, что рано или поздно ты включишь их в свой инвентарный перечень красот? Или для тебя лишь то красиво, что уже изучено и проштемпелевано? — Опустив голову, Амбруш поворачивается и уходит. Карой обменивается с Лаурой сочувственным взглядом, и со снисходительной улыбкой взрослых, прощающих выходку неразумного ребенка, оба устремляются вслед за Амбрушем. Лаура не привыкла ходить под руку с Кароем. Походка у Лауры плавная, при ходьбе она красиво и женственно покачивает бедрами, у Кароя же походка размашистая, подпрыгивающая, но на сей раз Лаура берет его под руку и норовит подладиться под его шаг. Им не хочется догонять Амбруша, пусть злость его повыветрится, но Амбруш — человек на редкость медлительный, даже гнев не убыстряет его движений, и оба его спутника, сдерживая ритм шагов, вынуждены буквально плестись за ним.

— Ужасный тип этот мой братец, правда? — произносит Карой скорее для того, чтобы разрядить напряжение, нежели с намерением пожаловаться. У Лауры просится на язык спровоцированный им ответ: конечно, мол, куда лучше было бы путешествовать вдвоем, но она сдерживается. И вовсе не из чувства такта. По правде говоря, ей не хотелось бы лишиться общества Амбруша, с ним гораздо интереснее и забавнее.

Амбруш останавливается у подножия моста, где обосновались бродяги; перед каждым на подстилке, куртке или прямо на камнях выложены для продажи дамские украшения, раковины, кожаные изделия, невыделанные звериные шкуры, змеиная и крокодиловая кожа. Интернациональная компания хиппи, которым, судя по всему, скучно до тошноты. Позади товара, разложенного прямо на голой земле, — каких-то странных металлических изделий, нанизанных на длинный кожаный ремешок, — пристроились два молодых человека. Лоб у каждого из них, как у индейцев, перетянут цветной лентой, прихватывающей длинные волосы. Амбруш изучает подвески на шею и в тот момент, когда Карой и Лаура подходят к нему, что-то говорит парням по-английски. Один никак не реагирует на его слова, а другой — рыжеволосый — разражается смехом и в свою очередь произносит по-английски какую-то фразу.

— Что ты ему сказал? — спрашивает Карой.

— Теперь, мол, понимаю, почему повсюду в Европе истребили лошадей: чтобы пустить подковные гвозди на женские украшения. На это он возразил, что подобные украшения вполне можно воспринимать как символ протеста против истребления лошадей.

И Амбруш снова обращается по-английски к рыжему юноше. Тот удобно расположился на земле, обхватив колени; услышав реплику Амбруша, рыжий, не разжимая рук, со смехом опрокидывается навзничь, затем поднимается, заняв прежнюю позу, и задает какой-то вопрос; Амбруш отвечает ему. Карой вновь допытывается у брата, чем вызван такой его успеху рыжего.

— Я сказал, что не верю в протесты, из которых извлекают коммерческую выгоду, после чего он поинтересовался, кто мы такие.

— Ну, и что ты ответил?

— Дурацкий вопрос! Что я, по-твоему, должен был ответить?

— А сами они откуда? — спрашивает Карой.

Амбруш вступает в пространный диалог с рыжим юношей, а затем пересказывает Карою.