Посвящение

— Что собою представляет второй парень — он не знает. Предложил мне самому порасспросить его, возможно, мне он расскажет. Я пытался заговорить с ним, но он либо глухой, либо не понимает по-английски. Рыжего зовут Гарри, он ирландец, я спросил его, чего он тут рассиживается, если даже не знаком со своим напарником, а он ответил, что эта маленькая площадь кажется ему очень уютной, он провел здесь два дня, с тех пор как приехал в Венецию. Даже в соборе Св. Марка еще не был. О венграх ему известно, что они говорят на одном из финно-угорских языков: Гарри, видишь ли, лингвист.

Гарри задает Амбрушу какой-то вопрос, после чего встает, потягивается, отряхивает с брюк пыль, затем хлопает напарника по плечу, и тот, на миг выйдя из безразличного оцепенения, окидывает его любопытным взглядом. Рыжий ирландец направляется с Амбрушем в ту сторону, куда движется весь людской поток: к собору Св. Марка.

Внимание Лауры приковывают плотно натянутые зубчатые навесы из цветного брезента над тратториями и барами вдоль мощеных улиц и площадей. Некоторые из этих навесов натянуты в форме полушара, словно бы надутые резкой струей воздуха из двери или окна: так женщины, замешивая тесто, дуют на лоб, пытаясь отбросить назад волосы. Ее завораживают яркие клетчатые или цветастые скатерти на столиках перед тратториями, плетеные, крашеного дерева или пластмассовые стулья. Лаура с удовольствием посидела бы здесь, съела бы макароны под соусом, но это невозможно: тут наверняка все очень дорого, к тому же в пансионе уплачено за одноразовое горячее питание. Затем ее внимание переключается на маленькие лавчонки, весь город она видит на уровне человеческого роста, выше не поднимается ее взгляд. Фратеры проходят через несколько мостов, но Лаура даже не старается запомнить путь, заранее отказавшись от попытки в одиночку сориентироваться в городе. Время от времени Карой обращается к ней, указывает на какое-либо примечательное здание или церковь, говорит, к примеру, где находится театр; Лаура кивает и в тот момент вроде бы внимательно слушает, но в следующую минуту все услышанное вылетает у нее из головы. Она отыскивает глазами Амбруша и Гарри, те идут впереди и оживленно разговаривают. Амбруш, сунув пальцы за пояс джинсов, идет, покачивая корпусом из сторону в сторону, Гарри держится на редкость прямо, спрятав руки в карманы брюк, он идет в ногу с Амбрушем, вольным, широким шагом. Лаура видит их торчащие локти, почти соприкасающиеся на ходу, разглядывает странную одежду Гарри, и ее охватывает неосознанная грусть.

— Смотри, как чудно́ одет этот ирландец! — говорит она Карою.

— Хиппи — и вдруг в пиджаке. И вправду чудно́!

— Ах, Карой, для тебя это всего лишь пиджак? Ты не находишь в нем ничего кричащего?

— Да, конечно. Ведь пиджак — клетчатый.

Лаура сдается. Совершенно очевидно, что Карой не способен оценить всю необычность одежды Гарри. Рыжий ирландец и в самом деле облачен в клетчатый пиджак, но такую пестроту клетки Лаура не потерпела бы даже на юбке. Коричневые, красные и лиловые полоски пересекают основной розовый фон, и издали ткань смотрится как бабушкин плед. Рядом с этими яркими цветами поистине дерзким вызовом воспринимается рыжий оттенок волос Гарри. Впечатление невероятной пестроты довершается вышитой кожаной тесемкой, прихватывающей пряди длинных волос. Лаура одевается изысканно. Она никогда не наденет к спортивному костюму туфли на каблуках, не наденет пеструю блузку, если та не гармонирует с цветом юбки или брюк, не наденет узорный жакет к платью другого рисунка, стало быть, у Лауры есть все основания презирать Гарри. Вместо этого она восторженно улыбается — ее подкупает раскованность, какою веет от этой чуждой ей безвкусицы. И вдруг она вновь ощущает тот легкий укол в сердце при виде того, как Амбруш и Гарри, довольные друг другом, вышагивают рядом в толпе и соприкасаются локтями, уступая встречным дорогу. В первый раз Лаура подавила в себе это чувство, но сейчас у нее мелькает мысль, что ведь это, в сущности, ревность.

На перекрестке толпа становится гуще, поскольку площадь Св. Марка уже близко; внимание Лауры привлекает витрина, где выставлены вазы, стеклянные люстры, зеркала, разные декоративные предметы и мелкие сувениры.

— Ах, какой дивный голубой цвет! — останавливает она Кароя. — Видишь, эти полупрозрачные бирюзово-голубые сосуды? Тот самый оттенок, который всегда мне нравился. Будь я богатой, всю обстановку спальни я подобрала бы именно в таких тонах: обои, обивку, халат, — накупила бы уйму голубых сосудов и флаконов и уставила бы ими весь туалетный столик. А мебель была бы темного дерева.

Карой улыбается и обнимает Лауру за плечи.

— Бирюзовый — твой любимый цвет? Но ведь ты никогда его не носила, верно я говорю?

— Верно. Никогда не носила.

Карой чувствует, что допустил какой-то промах: Лаура явно сникла. Он понятия не имеет, какая тому причина, да и не задумывается над этим, но на всякий случай, чтобы как-то исправиться в глазах Лауры, сулит ей:

— Когда-нибудь обязательно куплю тебе такую вазу. Я не я буду, если не куплю.