Посвященная. Как я стала ведьмой

Моя мать бросает на меня быстрый взгляд. Я знаю, она обеспокоена тем, что я снова начну вести себя так, как вела, когда мне было семь лет, и мы поехали в Нью-Йорк. Мы вышли из автобуса, и я скрылась в толпе на Таймс-сквер, прежде чем она успела забрать наш багаж. Я ощущаю, как она борется с желанием напомнить мне об этом происшествии, она знает, как меня раздражают бесконечные пересказы историй о том, каким трудным ребенком я была. Она гладит меня по колену:

– Я уверена, у тебя еще будет шанс побродить по свету, милая.

Когда, во время моего Возвращения Сатурна, она и ее новый партнер Уилл сошлись, ей было около пятидесяти. Она не только влюбилась, но еще и после того, как они поженились, вернулась к учебе, стала лучшей в своей группе и выпустилась с двумя дипломами, бакалавра и магистра.

После этого она достала с полки книгу, которую писала все мое детство, и начала снова над ней работать. Это и есть причина нашей поездки на Крит: исследования. Ей нравится обсуждать со мной снова и снова все ключевые моменты сюжета книги. Это эпическая трилогия в жанре исторической фантастики, которая упорядочивает сопротивление женщин с момента Древнего мира и следует вплоть до финального триумфа патриархального мира. Цикл начинается в Египте, перемещается западнее, в Ливию, и оканчивается там, где и наше совместное путешествие, – на Крите, где минойская культура матерей держала последнюю линию обороны.

Мама достает из своей сумки рукопись, и ее настроение немедленно начинает улучшаться. Утомленность долгим перелетом испаряется на глазах. Она гладит пальцами свои записи, написанные красивым, почти музыкальным, почерком. Размышляя вслух, она говорит:

– Я все спрашиваю себя, почему мы позволили им? Именно на этот вопрос я пытаюсь найти ответ в своей книге.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы должны были предвидеть установление патриархата, – продолжает моя мама. – Почему мы с ним не боролись?

– Может быть, мы слишком сильно любили, – говорю я. – Они были нашими любимыми, нашими мужьями, нашими детьми. Может быть, мы не хотели бороться с ними.

– Ну, на самом деле мы боролись, – возражает она, собираясь напомнить мне об одной из своих любимых историй, про амазонок Ливии и Фригии, про кланы женщин-воительниц, лучниц, воевавших верхом на лошадях, из девственных лесов и пустынных бесплодных степей.

– Но все равно патриархат победил, – отвечаю я. – У него было больше оружия.

Бортпроводница подходит к нам, чтобы собрать пластиковые стаканчики, бутылки от воды и пустые упаковки из-под булочек, и сказать, чтобы мы приготовились к посадке. Афины, расстилающиеся под нами, шумно галдят, требуя внимания, белые и плотно набитые домами, промышленными складами, пристанями. В отдалении я вижу Парфенон.

В аэропорту Афин все курят. Розовые олеандры очерчивают линию трассы, ведущей к городу, так же, как и в Лос-Анджелесе.

– Латинское название у них – nerium, – замечает мама. – Они известны как одно из самых пагубных растений в черной магии. Они ядовиты.

Наша тревел-агент, бразильянка, подобрав нас, усаживает в микроавтобус.

– Расскажи им о местном кофе! – командует она водителю.

– У нас в Греции любят кофе, – говорит нам водитель, описывая один из вариантов его приготовления, с шоколадным послевкусием.

Маме его не слышно.

– Что? Что? – спрашивает она у меня. – Это как мокко?

– Нет, мам, – отвечаю я. – Кофе со вкусом шоколада. Это не мокко.

Мне хочется быть менее резкой, менее темпераментной. Больше оракулом, меньше – Амандой. Я задаюсь вопросом, как бы я чувствовала себя, если бы кто-то опекал меня и был со мной нетерпеливым в чужой стране, где я пыталась бы впечатлить свою единственную дочь. Я бы чувствовала себя кучей дерьма. Я была бы еще более нервной и напряженной. И тем не менее я вижу, что я нетерпелива с ней, когда она кажется сбитой с толку или ей тяжело идти. Словно ее тело – это предзнаменование моего будущего.

На всем протяжении моего детства мама была неспособна пребывать в своем теле и никогда не испытывала особого интереса к заботе о нем. Я наблюдала, как она отделялась от него, одновременно с этим привязанная к телесным удовольствиям и воспринимающая его как место мучений и неповиновения. Я помню, как задавала ей вопросы, когда мы готовили или ездили на машине. Она отвечала спустя некоторое время, как будто вопросу приходилось преодолевать огромную дистанцию, чтобы добраться до нее. Она медленно проплывала мимо Плутона, общаясь со мной, бывшей на земле, сквозь кольца спутников.

В наше первое утро в Афинах мы сидим и завтракаем на балконе номера в отеле, глядя сверху на верхушки крыш, сталкивающихся с Акрополем, самой высокой точкой города, построенным на холме и окруженным фортификационными сооружениями из золотистых камней. Мама спрашивает меня, где я собираюсь взять молоко для нашего кофе. Она обеспокоена тем, что нам не разрешено приносить кофейные чашки в буфет, чтобы налить в них молока, а вместо этого мы должны наполнить им маленькие молочники и принести их обратно.