Посвященная. Как я стала ведьмой

В музее мы видим золотые монеты, кольца и прочие предметы, изображающие «явление Богини» – момент, когда Богиня произошла из земли. Пчелы кружатся в экстазе над сочными золотыми цветами. Как и пчелы, Богиня появляется, паря над своим священным деревом, его фрукты спелые, мясистые и налитые соком. Внизу ее жрицы танцуют, исполняя обряды, полные ликования. На всем протяжении истории древнего мира Богиня часто ассоциируется с рощами деревьев. У шумеров жрицы богини Ашеры носят длинные шерстяные плащи, инкрустированные белыми спиральными раковинами и ляпис-лазурью. Они поклоняются ей в рощах. В действительности на греческий Ашера переводится как роща. Когда пришли христиане, они вырубили деревья Ашеры и сказали тем, кто ей поклонялся, что их священные рощи – это пережиток прошлого, что Эдемского сада больше не существует. Помимо этого, в саду водилась змея, несущая зло.

Кэрол тщательно следит за тем, чтобы называть древние места, которые мы посещаем, «святыми центрами», а не «дворцами», как они называются обычно. Нет доказательств тому, что эти святые центры управлялись королями, нет подтверждений и тому, что была какая-то концепция «правил» или отдельный класс социума, насколько мы вообще можем об этом судить. В минойских святых центрах половина поселения занималась работой в хранилищах зерна, вина и оливкового масла, собранных в окружавших их поселениях, чтобы затем раздавать всем нуждающимся.

Когда бы ты ни столкнулся с королями, ты находишь воинов – их великие дела записаны и воспеты бардами, нарисованы на фресках или выгравированы в обелисках. В конечном итоге, королям нужен кто-то, кто будет защищать их сокровищницы. Но у минойцев нет никаких произведений искусства, восхваляющих воинов, – только танцующие жрицы, женщины, играющие на лютнях, люди, радостно прыгающие через быков, и счастливые животные, громко кричащие и улыбающиеся.

Когда с севера пришли микенцы, они принесли с собой на Крит воинственную этику. Они разрушили храмы Богини и использовали камни для возведения собственных святынь, посвященных своим богам. Жестокость просочилась в критское искусство: мужчины борются, раня друг друга мечами, протыкая львов, которые рычат и гримасничают. Появились воины, насилующие женщин, мародерствующие в селах, расхищающие богатства. Вместе с микенцами в древних археологических местах Крита появились и гробницы воинов. Индоевропейские захватчики спустились с севера с факелами, зажженными молниями небесных богов. У воинов не было искусства, но они оказались очень изобретательны в плане оружия. Их сияющие мечи были инкрустированы ляпис-лазурью, им давали имена, как мы это делаем с корпорациями: Монсанто – разрушитель, Нестле – несущий засуху. Святые центры жриц стали дворцами воинствующих королей, города, окруженные стенами, охраняли захваченные драгоценности, женщин и рабов.

Мы сидим в туристическом автобусе и смотрим на бескрайнюю морскую гладь, покидая Ираклион. Вода, неспокойная и яростная, закручивается в водовороты, словно роспись на керамике, разбитой микенцами. Я сижу рядом с Шэрон, немного странноватой женщиной со Среднего Запада, профессором английского и большой поклонницей творчества Одри Лорд. Она постоянно за всеми присматривает, постоянно спрашивает о моей матери. «Представь, каким опасным, наверное, было для первых критян прибытие из Анатолии… Плыть на маленькой лодке, выдолбленной из кипариса, по этим водам…» – говорит она. Я пристально смотрю на бурлящую воду и думаю обо всех сирийских, ливийских, конголезских детях, чьи тела омываются этими волнами и по сей день. Если бы мы умели смотреть через судебную линзу, воды Средиземноморья оказались бы окрашенными в красный цвет из-за крови.

Прошла уже половина всего тура. Мы останавливаемся высоко в горах, в отеле, окруженном цитрусовыми рощами. Источник со свежей пресной водой наполняет пруд возле местной таверны, в нем из поколения в поколение разводят форель, которую подают на обед. Полная луна в Стрельце низко нависает над кипарисами, и мне слышно, как местные жители играют на трехструнных лирах, репетируя песни на этот вечер, когда они будут учить нас начальным шагам своих народных танцев. Мама отдыхает у себя в комнате, когда я захожу, чтобы забрать вещи. Комнаты здесь настолько дешевые, что я решила на эту ночь забронировать себе отдельную. Я знаю, что она чувствует себя обиженной, хотя она ничего и не говорит, но я уверена в этом, поскольку вижу, какая она замкнутая и отстраненная, и как коротко она отвечает.

– Ты ни в чем не виновата, – говорю я ей. – Все храпят. Просто я очень чутко сплю.

– Конечно. Все нормально, – отвечает она, переворачиваясь на другой бок и натягивая на глаза маску.

– Ты теперь сможешь просто расслабиться и спать, не беспокоясь о том, что ты меня будишь.

Она кивает, но не отвечает ничего. Когда я беру свои сумки, я замечаю ее набор для тестирования уровня сахара в крови, лежащий на прикроватном столике.

– О, можно, возьму, измерю уровень сахара? – спрашиваю я у нее.

– Ты знаешь, как это делать?

– Я думаю, да.