– Ну что ж, только не используй слишком много. Мне они нужны на оставшуюся поездку.
– Мне нужен только один, – говорю я. – Какой результат был у тебя сегодня утром?
– Восемьдесят пять, – отвечает она, и я чувствую облегчение. Всего год назад я чуть не поколотила ее, когда выяснила, что она перестала принимать лекарства и уровень сахара в ее крови вырос до трехсот. «Ты могла впасть в кому! – орала я. – Ты могла ослепнуть. Умереть. Не могла бы ты, пожалуйста, просто заботиться о себе?» Она отвечала, что да, все знает, что мне не нужно беспокоиться. Но ее ответы казались неубедительными и расплывчатыми. Словно она выставила перед собой невидимый щит. Ничего из того, что я говорила, было неспособно проникнуть сквозь него.
Я прокалываю палец, и автомат берет пробу моей крови, чувствуя ее вкус. «Биип», – говорит машина. Цифры выводятся на экран: уровень сахара у меня 95. Преддиабет начинается со ста.
– У меня уровень сахара на десять пунктов выше, чем у тебя, – замечаю я, и мне начинает казаться, что пол уходит у меня из-под ног.
Подняв свою ночную маску, мама смотрит на меня:
– Это может быть связано с тем, что мы путешествуем. Может быть, твое тело сбилось с ритма из-за изменения часовых поясов…
В святом центре Малии мы с Ашей вместе стоим в круге, сложенном из камней, облицованных красной известковой глиной такого цвета, как горшки для цветов. Аша, сорокавосьмилетняя травница из Монтаны с безмятежной улыбкой и волосами, доходящими до бедер, рассказывает мне, как ее выгнала родная биологическая семья. Ей было пятнадцать, и она забеременела от коренного американца.
– Они называли меня злобной ведьмой, отступницей, ограниченной, – говорит она с горьким смехом, тряся головой. Семья ее партнера, индейские женщины племени шошоны, живущие в Скалистых горах, приняла ее. Они были к ней добры и обучили ее своим ритуалам, так она заинтересовалась травами. Шошоны помогли ей и с рождением ребенка. Теперь у нее шестеро детей.
Когда она говорит, я чувствую, как на мгновение болезненно сжимается, а затем расслабляется моя матка. Я говорю Аше:
– У меня месячные начались. На пять дней раньше срока.
Большая часть женщин, путешествующих с нами, находится в менопаузе или уже прошла этот период, но их тела все равно затянули мой цикл в центр нашего коллектива.
– Я знаю, – отвечает она. – У меня их не было уже восемь месяцев. Я думала, у меня все уже закончилось. Я решила, что старею и все такое. Но вчера, когда мы были в пещере, у меня пошла кровь.
– Удивительно, как простое путешествие вместе в течение нескольких недель может повлиять на нас… биологически, – восхищаюсь я.
– Для женщин естественно синхронизировать свои циклы таким образом, – отвечает она. – Это сродни вайфаю. Мы собираемся вместе и немедленно начинаем подстраиваться друг под друга. Наши тела, разум и даже души соединяются.
Пока мы разговариваем, две змеи выползают из расщелины между гладких красных скал, извиваясь вместе в экстатическом танце, – те самые черная и белая змеи, которые обвивали запястья критских змеиных жриц три тысячи лет назад. Мы с Ашей остановились и наблюдаем за ними, затаив дыхание, до тех пор, пока они не расползаются в противоположные стороны и затем обратно по своим норам.
В городе на морском берегу, Мохлосе, я сдружилась с Миленой, женщиной из Болгарии возрастом чуть за тридцать, высокой, с острыми скулами и темными миндалевидными глазами. Улыбаясь, она обнажает красиво изогнутые зубы, все покрытые пятнами от сигарет. Работая официанткой в ресторане с морской кухней, она берет перерывы, чтобы танцевать национальные критские танцы со своим парнем, греком, которому уже под семьдесят. Она становится на колени на землю, хлопая, в то время как он исполняет танец, называющийся
– Как вы двое сошлись? – спрашиваю я у новой подруги.
Она закуривает одну из своих сигарет без фильтра, вдыхает дым и задерживает его.
– Я раньше заботилась о его матери, – отвечает она, выдохнув. – Он так хорошо ко мне относился. Урегулировал мои вопросы с документами. Тогда мы и влюбились друг в друга.
Владелец ресторана подходит к нашему столику и совершенно некстати сообщает, что болгарка «пашет как лошадь». Она отправляет деньги домой, своей матери. Он хлопает ее по плечу и покидает нас.
– Все, кого я знаю, живут в нищете, – сообщает она мне.