Посвященная. Как я стала ведьмой

– Я буду счастлива, если у нас получится хотя бы единственный раз взаимодействовать без твоей критики в мой адрес.

– Я просто пытаюсь тебя защитить, – повторяет она.

Я понимаю, большинство детей ругается со своими родителями так же, как мы сейчас, но в моем случае, когда бы мы с мамой ни ругались, всегда присутствует эта ярость, бурлящая прямо под кожей, под самой поверхностью. Наши ссоры быстро обостряются. Мы находимся не здесь, в комнате отеля на Крите, мы носимся верхом на метлах над моим детством, глядя сверху вниз на все эти огни. На все то, что мы обе делали неправильно.

Мы продолжаем. ругаться, обмениваемся еще несколькими небольшими обвинительными и защитными репликами, расцарапывая мелкие раны, а затем внезапно огонь вскидывается вверх, чтобы лизнуть нас, и поджигает нашу одежду. В мгновение ока мы переносимся из того момента, где мы есть, здесь и сейчас, в прошлое, на тридцать лет назад.

– Ты не можешь защитить меня. Ты никогда не защищала меня. Ты всегда была слишком уязвимой, слишком раненой, слишком разбитой и сломанной. Каждый раз, как я страдала, ты просто позволяла этому случиться. Ты позволяла страдать себе и заставляла страдать меня вместе с собой. Ты была выпускницей в университете, ты могла бы сделать что угодно, все, что хотела, но ты предпочла сидеть всю жизнь на этих дерьмовых работенках, зависеть от мужчин, которые не любили тебя, которые не заботились о тебе, да ты и сама не заботилась о себе, а расплачивались за это мы обе. Но это я сложная, я трудная. Меня было тяжело растить и воспитывать. Я со своим вечным мятежом, я все делаю для тебя таким трудным.

Она вздыхает. Этот ее вздох – ключ, открывающий двери в одну из наших наиболее знакомых комнат, и мы обе входим в нее. Комната темная, жаркая и тяжело давит на меня. Это место, где мама по-настоящему чувствует себя комфортно, это ее территория. Комната ее неудач, моего гнева. Комната, которая была в каждом доме моего детства, неважно, в каком городе или с какими соседями рядом располагался этот дом. Она не сердится в этой комнате. Она все берет на себя.

– Я знала, что ты была зла. Ты всегда злилась. Я думала, что если я просто буду впитывать это, впитывать и впитывать, какое бы ни было количество этого зла передо мной, то с нами все будет хорошо.

Всю жизнь мама – словно болото, поглощающее токсичные химические отходы. Я же не хотела, чтобы она поступала так с собой.

– Мне не хотелось, чтобы ты брала это на себя. Хотелось, чтобы ты установила границы. Установила рамки, чтобы защитить себя и защитить меня.

– Ты не хотела, чтобы я устанавливала какие-либо границы. Ты бы их просто не приняла. Я пыталась. Ты просто проходила сквозь них и делала все, что хотела.

– Я была маленькой!

– Что бы я ни делала – этого всегда было недостаточно. Ты убегала, ты никого не слушала.

– Я ненавижу эту историю. Я была ребенком. Я была неспособна что-либо контролировать. А ты просто сдалась. Ты перестала за нас бороться.

Мое сердце так бьется, что сейчас выскочит, моя кровь кипит, совершенно несоразмерно тому, что происходит.

– Я пыталась, Аманда. Но я делала это в одиночку, и это было нелегко. Я была уставшей. Я делала что могла… – Она тяжело откидывается на кровать. – Но, очевидно, этого было недостаточно.

Я никогда не могу с уверенностью судить о том, что является правдой, когда мы попадаем в эту комнату. Я злюсь, потому что действительно злюсь, или я просто чувствую себя обороняющейся, и меня беспокоит, что я снова осложняю ей жизнь? Она говорит, что делала все недостаточно хорошо, поскольку хочет заставить меня чувствовать себя виноватой или потому что она на самом деле верит в это?

– Ты всегда хотела, чтобы я в одиночку сражалась с этим жестоким миром и победила. Я не смогла, Аманда. Мне очень жаль.

И когда она это произносит, я знаю, что это правда. Я хотела, чтобы она защитила себя. Хотела, чтобы мы находились в безопасности в мире, в котором невозможно быть в безопасности. Но то, что она не смогла так сделать, не ее вина. Моя злость ошиблась направлением. Я была зла на систему, создающую несправедливость, а не на то, что моя мама, со своей библиотекой книг Богини и аптекой трав из собственного сада, оказалась неспособна свергнуть целую патриархальную цивилизацию в одиночку. Я знала, что, когда была маленькой, я часто направляла свою злость на свою маму, потому что она оказалась единственной персоной в моем окружении, желавшей когда-либо взять на себя хоть какую-то минимальную ответственность. В действительности же она брала на себя всю ответственность. Принимала ее независимо от того, являлась ли эта ответственность ее собственной или чьей-либо еще.

В то время как мы ругаемся, я перебираю свои вещи, распаковывая и перепаковывая сумки в поисках купальника. И пока я этим занималась, маленькое коричневое сокровище катится по полу под кровать, на которой, уныло уставившись в потолок, лежит мама. На коленях, согнувшись в три погибели на холодной плитке, я достаю его оттуда.

– Что это? – спрашивает мать.