Прежде чем мы отправились на Крит, Кэрол дала нам указание взять с собой из дома камень, который символизирует собой нечто, что мы хотели бы изгнать. Я привезла черный обсидиановый нож, который нашла в магазине геологического музея, когда гостила у отца на севере, – реплику инструмента коренных американцев. Но культура коренных американцев – это не то, что я желала изгнать. Я хотела избавиться от жажды крови, присутствующей в моей собственной культуре, той самой, которая узаконила геноцид коренных американцев и потом продала их культуру в сувенирном магазине. Я хотела изгнать стрелы, убившие Питон, поселившиеся в моем собственном сердце, которые я потом направила против себя и остальных. Я хотела прогнать оружие насилия и травмы, которое использовалось против женщин моего рода в течение многих поколений. Я хотела выронить все то оружие, которое я подбирала, словно перепуганный дезертир, загнанный в угол, которое я использовала для защиты самой себя. Я хотела чувствовать себя безопасно в этом мире, не применяя свое оружие. Я хотела ощущать уверенность в том, что смогу направить мир в нужную сторону, не ранив при этом остальных. Я желала, чтобы любое оружие исчезло.
Одна за другой, с остальными пилигримами и фигурками богинь в качестве свидетельниц, мы становимся перед лицом бездны и дарим ей свои вещи. И когда каждая из нас стоит перед хором подсвеченных пламенем свечей лиц, они произносят:
Наконец очередь доходит до меня. Я подхожу, дрожа, к отверстию разлома. Кинуть камень в бездну – символический жест, но в связи с контекстом, здесь, в темноте, когда наши молитвы эхом разносятся по пещере, отражаясь от прохладных, влажных камней, это все кажется реальным, настоящим, как обсидиановое лезвие ножа, врезавшееся в ладонь моего сжатого кулака. Я делаю шаг вперед, оставляя позади остальных женщин, и пытаюсь начать говорить, но не могу. Не знаю, почему это так тяжело. Я поднимаю нож вверх, его острые края поблескивают в свете свечей. Без своего оружия я стану беззащитна. Несмотря на то что я хочу, чтобы было иначе, этот мир все равно останется опасным. Если я сложу оружие, как я смогу защитить себя?
Но проблема оружия заключается в том, что, когда мы обращаем его против мира, мы обращаем его против себя самих:
– Меня тошнит от борьбы с доминирующей культурой, от игры по ее правилам, – говорю я. Женщины вокруг меня кивают, им не чуждо это чувство, они и сами ведут эти битвы. – Я хочу выяснить, как можно жить по-другому. Я хочу использовать волшебные палочки, а не оружие.
Я держу нож над своей головой и кричу:
– Я изгоняю свое оружие в бездну!
С рычанием я швыряю нож вниз, вслушиваясь, как он звякает, ударяясь о стены расселины, а затем исчезает в глубокой черной пустоте.
Когда все наши камни выброшены, мы гасим свечи и сидим в этой абсолютной, тяжелой темноте. Понадобилось всего несколько мгновений, чтобы я полностью потеряла чувство направления. Я слышу, как ноги женщин царапают камни, звук их дыхания, я чувствую их рядом с собой, но не могу их увидеть. Я чувствую их, живых, но камни тоже ощущаются как живые, равно как и сама земля. Каждая из нас анонимна. Тьма безгранична; мы заново вошли в ее чрево, в то время, когда она нас еще даже не зачала. Чем мы были тогда, кроме самой Земли? Пшеницей, минералами, насекомыми, водой, тающей на скалах и журчащей в русле реки, а затем проходящей по пищеводу нашей матери, чтобы сформировать наши новые тела.
В современном мире мы возводим конструкции, чтобы они вознесли нас так высоко в небо, насколько это возможно. Мы хотим иметь жилье в пентхаусе, мы желаем провозглашать о нашем владычестве с вершин гор. Но мы стали редко спускаться под землю. Иногда мы ездим в метро, но оно ярко освещается, напичкано людьми, это место, где мы нетерпеливо ожидаем перемещения из пункта А в пункт Б, читая книгу или слушая какой-нибудь подкаст. Мы перестали совершать регулярные тренировки, чтобы научиться быть смиренными внутри земли.