Уходя сегодня на работу, она представила, как вернется вечером в пустую и темную квартиру, но ей, почему-то, совсем не захотелось плакать.
Анастасия шла утром по шатким мосткам, перекинутым через тронутые первым заморозком рвы городской окраины, думая по привычке о том, что надо будет купить после работы, и что приготовить мужу, которому день ото дня становилось всё трудней принимать пищу. Последнее время он ничего не ел, и лишь теплый компот, перекатывался с громким бульканьем из красивой голубой чашки в перехваченное жаждой горло, не принося облегчения организму, уставшему бороться с болезнью.
Последние полгода Анастасия жила, словно в тяжелом, изматывающем сне, когда кажется, что вот еще совсем немного, когда станет уже очень страшно, то ты проснешься, откроешь глаза и увидишь знакомую комнату, бордовую скатерть с ярким узором, и подкрашенные скупым северным солнцем любимые занавески на окнах…
Но пробуждение не приходило, а муж слабел на глазах.
– Держитесь, – шепнула медсестра поликлиники, пришедшая делать очередной обезболивающий укол.
Девять лет супружеской жизни с Владимиром пролетели как миг.
Казалось, совсем недавно Анастасия встретилась с молодым лейтенантом, прибывшим в их неласковый город из теплых южных краев.
Познакомились здесь же на почте, когда моряк пришел получать бандероль, проделавшую долгий путь из далекого теплого города.
Расписавшись в книге, офицер отошел к столу у окна, разорвал бечевку, стянувшую плотную оберточную бумагу и тут на свежевыкрашенный с неделю назад пол что-то дробно посыпалось.
– Это грецкие орехи…
Сначала в окошке отдела доставки показался черный околыш военно-морской фуражки, а следом вынырнуло покрасневшее от смущения, но очень милое в своей растерянности лицо.
– Недозрелые, им бы еще с неделю повисеть, а лучше две. Дочка подарок ко дню рождения прислала, принцесса моя. Угощайтесь, пожалуйста.
В окошко просунулись две загорелые сильные ладони, заполненные приветом с далекого юга.
Анастасии стало неловко, словно она ненароком узнала чью-то тайну.
"Ну, и ладно, – отогнала она мысль, – Должна же быть у человека семья, не мальчик ведь уже".
Свою, давнюю, случившуюся еще в юности, связь с начальником местного отделения милиции Анастасия вспоминать не любила, каждый раз отсекала напрочь хоть что-то, проступающее из памяти.
Майор милиции был женат, воспитывал двух дочек близняшек. В тот злополучный вечер мать Насти дежурила на метеостанции, а отца, с которым дружил майор, срочно вызвали к больному в отдаленный район. Вот тут милиционер возьми, да и приди, то ли к отцу за какой надобностью, то ли еще зачем.
– Ну, что, Настюха? – майор весело и крепко облапил девушку заросшими рыжим волосом ручищами, выпуклая пуговица на мундире больно уперлась в щеку девушки.
А потом еще раз "Ну, что, Настюха?", но только уже не игривым, а сдавленным, глухим, словно упавшим на дно погреба, голосом.
Цепкие пальцы ухватили подбородок, подтянули лицо девушки к дохнувшему перегаром рту.
Настя целовалась первый раз в жизни в седьмом классе, когда их оставили вдвоем с Андреем Чиграковым убираться после уроков. Только что закончилась вторая четверть, впереди были радостные зимние каникулы. Отец Андрея работал механиком в единственном на всю округу кинотеатре, и сын постоянно ощущал на себе внимание девчонок, рассчитывающих на дармовой просмотр новых фильмов.
Настя нравилась Андрею, опять же, он считал, что именно так должен поступать каждый мужчина, когда остается один на один с девушкой в пустом помещении.
Он просунул в дверную ручку учительский стул, быстро подошел к Насте, неловко, порывисто обнял, прижался к её пухлым губам своими обветренными и колючими.
Настя не испугалась, только в голове приятно закружилось, а в груди возник огонек пламени, начавший медленно сползать в низ живота, заполняя всё сладким дымом, делая дыхание прерывистым и громким.
Ладони Андрея, лежавшие на ее лопатках, стали сползать к округлым ягодицам, на которых вскоре оказалась лишь одна ладонь, в то время как другая стала оглаживать Настин живот, спускаясь всё ниже и ниже под резинку тонких трусиков…
– Анастасия Владимировна, а разве улица Володарского у нас есть?
Рая и Лида склонились над бандеролью, вчитываясь в нацарапанный синим фломастером адрес.
– Теперь это улица Полевая, пора бы запомнить!
Соломатина вышла из подсобки с зажатой в пухлой руке пачкой почтовых квитанций.
– Настена, помоги им, а то сейчас опять накрутят, что сам черт ногу сломит, а мне потом отдувайся.
Анастасия отложила в сторону журнал приема заказных писем и встала. Но стоило ей лишь приблизиться к стеллажу с увесистыми посылками и бандеролями, как словно того и ждавшие девахи моментально испарились, тут же возникнув у стола с готовым второй раз закипеть чайником. Тихо звякнули чашки.
Тогда девять лет назад тоже шел дождь, и тоже был тот же стеллаж, только посылок и бандеролей было больше. Может быть, люди в те годы были добрее и хотели сделать кому-то приятное.
Сегодня и посылок и писем стало меньше.