– Попробовать все равно стоит, – говорит Эбби. – Планета принадлежит всем живущим на ней существам, а не только нам.
Моя дочь, как и многие другие, считает, что величайшее достижение человечества, возвращение Земли обратно Природе, находится под угрозой. Наши сознания (особенно те, которые были загружены из стран, где всеобщая доступность бессмертия была достигнута значительно позднее) считают несправедливым то, что те, кто колонизовал цифровое пространство первым, имеют больше веса в определении того, в каком направлении должно двигаться человечество. Им хотелось бы снова расширить человеческое присутствие и понастроить новых центров данных.
– Почему ты так любишь дикую природу, если даже не живешь в ней? – спрашиваю я.
– Наш моральный долг в том, чтобы быть хранителями Земли, – отвечает Эбби. – Она едва начинает залечиваться от тех ужасных ран, что мы ей нанесли. Мы обязаны сохранить ее такой, какой она должна быть.
Я не собираюсь указывать ей на то, что, на мой взгляд, это очень смахивает на противопоставление Человека и Природы. Я не напоминаю про ушедшие под воду континенты, извержения вулканов, горные пики и долины, сложившиеся на протяжении миллионов лет, надвигающиеся и отступающие ледяные шапки, про несчетное количество живых видов, возникнувших и исчезнувших. Почему мы цепляемся за одно (вот это самое) мгновение как за нечто естественное, что нужно ценить превыше всего остального?
Некоторые моральные дилеммы неразрешимы.
Тем временем все считают, что решение заключается в том, чтобы иметь больше детей, и тогда можно будет задавить противную сторону количеством голосов. Отсюда суровые тяжбы противоборствующих группировок за право завести детей, выделить для них драгоценные вычислительные мощности.
Но как отнесутся к нашим противостояниям наши дети? Будет ли несправедливость задевать их так же сильно? Рожденные in silico[97]
, отвернутся ли они от физического мира, от обладания телом, или, напротив, устремятся к нему с невиданной силой? У каждого поколения есть свои сокровенные устремления и то, что его нисколько не интересует.Когда-то я думала, что Сингулярность решит все наши проблемы. Как выясняется, это лишь хитрая
Как выясняется, я не так уж и отличаюсь от своей матери.
2401 ГОД
Каменистая поверхность планеты подо мной пустынна и безжизненна. Я испытываю облегчение. Это условие я поставила перед своей отправкой.
Не может быть и речи о том, чтобы все согласились на едином видении будущего человечества. К счастью, нам больше не приходится ютиться на одной планете.
Крохотные зонды отделяются от «Матрешки» и спускаются вниз к кружащей под ними планете. Войдя в плотные слои атмосферы, они зажигаются подобно светлячкам в вечерних сумерках. Здешняя атмосфера настолько хорошо удерживает тепло, что газ ведет себя скорее как жидкость.
Я мысленно представляю самособирающихся роботов, приземлившихся на планете. Представляю, как они множатся и воспроизводят себя с помощью материалов, добытых из коры. Представляю, как они бурят в скалах скважины, чтобы заложить минианнигиляционные заряды.
Рядом со мной появляется окно: сообщение от Эбби, оставшейся во многих световых годах от меня, отправленное несколько столетий назад.
«С днем рождения, мама! У нас получилось!»
Далее следуют сделанные с воздуха снимки миров, одновременно знакомых и непривычных: Земля с умеренным климатом, тщательно регулируемым для поддержания позднего голоцена; Венера, чья орбита была подправлена постоянными ударами астероидов, терраформированная в теплую, плодородную копию Земли Юрского периода; и Марс, чья поверхность была обстреляна перенаправленными объектами из облака Оорта и согрета размещенными на орбите солнечными рефракторами – до тех пор, пока не стала хорошим приближением сухих, холодных условий последнего оледенения на Земле.
Теперь в джунглях Страны Афродиты разгуливают динозавры, в тундрах на Великих Северных равнинах пасутся стада мамонтов. Генетическая реконструкция ограничивалась лишь возможностями мощных центров данных на Земле.
Были воссозданы существовавшие прежде миры. Вернулись к жизни вымершие виды.