Потаенное судно

Не лишне заметить, что Новоспасовка хоть и стала казацкой станицей, хоть и гордится своим славным прошлым, все же основана она не казаками, а простым беглым людом. Крепостные крестьяне села Гончарихи, что на Полтавщине, убежали от панской воли, добрались до сих мест да и обосновались. Поставили беглые первый курень, отслужили молебен. Дело происходило в августе 1805 года, как раз на Спас, когда яблоки святят.

А казаки позже к новоспасовской славе примазались, спустя этак лет двадцать пять. Но они народ с гонором, им слова поперек не скажи, считают себя основателями. Возьмите Якова Калистратовича Тарана, он так прямо и заявляет:

— Казацкий корень в основе. А вы, Балябы, — рохли, так себе, сбоку припека! Вы голота, бурлаки безземельные. Куда вам с нами равняться, у нас вон какие наделы!..

Через сотню лет после основания в Новоспасовке уже насчитывалось десять с половиной тысяч жителей (в ином городе столько народу не наберется!), а земля оставалась все та же, и находилась она в руках все тех же фамилий: у Решетиловых да Гладковых, у Шаповаловых да колонистов Шолей. Еще и церковь двести десятин держала. Только после революции, по закону от 5 февраля 1920 года, стали выделять на каждого едока по две с небольшим десятины. Но и тут необходимо заметить, что выделять-то выделяли, а вот как их поднять — кто подскажет? У бедноты ведь да батрачества ни вола, ни коня, а самому запрягаться в плуг — не та слава.

Тут-то и родилась коммуна. Дали ей панский хутор и двести пятьдесят гектаров лучшей земли, государственные кредиты выделили — живи да работай!..

9

При выезде из Бердянска, у переезда, остановились дрожки. Здесь развилка путей, которыми можно достичь Новоспасовки. Их два. Один путь отклоняется вправо, ведет через полотно железной дороги, через поселок. Он поднимается на гору полого. Другой — левее, подъем здесь круче, дорога лежит через Кенгес и немецкую колонию Нейгофнунг — через Ольгино.

На дрожках — секретарь райкома Данила Сероштан в неизменном белом костюме, в сапогах с бульдожьими носами и председатель райисполкома Волноваха. Одет Волноваха, на первый взгляд, просто: обыкновенный темный костюм в едва обозначенную серую полоску, старые ботинки. На голове довольно поношенная кепка, не то что Сероштанова белая шляпа с темной лентой по тулье. Но вот что особенно отличает Волноваху от Сероштана и от других — так это краги. Они словно литые, плотно сдавливают икры ног, поблескивая коричневым лаком; видавшие виды ботинки Волновахи кажутся, при таком блеске, жалкими. Почему-то думается, что именно они, краги, придают Волновахе вид человека прямого и решительного.

У переезда происходит заминка. Сероштан, сидящий по правую сторону дрожек, натягивает вожжи, показывает тонким кнутовищем в сторону поселка. Волноваха склоняет спутника ехать через Кенгес. Он даже привстал на подножке, указал рукой в сторону крутого подъема. Может, он и прав. Дорога там накатанней, прямее, ни ям, ни глубоко врезанной колеи. Преодолеешь подъем — и катись в свое удовольствие. Правая дорога менее удобна, Сероштан это понимает, но она ведет через хутор, через коммуну «Пропаганда». И если говорить все, то необходимо заметить, что болит у Сероштана душа по коммуне. Значит, никак он ее, свою боль, объехать, оставить в стороне не может.

За поселком открылось чистое поле. Дохнуло сухим октябрьским ветерком, доносящим запахи поздних трав, вялый горьковатый душок темного подсолнечного будылья. У обочин кое-где клубятся невысокие кусты маслинки с гроздьями пряно пахнущих мелких плодов. Маслинка, которая даже в позднее время не торопится сбрасывать свой серебристо-белый лист, еще дышит летом. Да и впрямь — еще лето стоит на дворе. Небо открытое, чистое. Свободно поднявшееся солнце припекает щедро.

Отсюда, с возвышенности, взору многое доступно. Посмотри в правую сторону: втянувшийся под гору Бердянск вымахнул в море длинную узкую косу. У самого основания этой косы белеют корпуса курорта, водонапорная башня-минарет устремила головку-маковку в небо. Открытое море словно на дыбки встало, поднялось высокой стеной — как, думаешь, только вода не прольется? Впереди низкой разложиной показалась Новая Петровка, а вон и Старая уже открылась. Речка Берда ее светлым ремешком полуопоясывает. Выше по течению реки в прозрачном туманце горит пожелтевшими тополями коммунский хутор. За ним еле угадывается Новоспасовка.

Фух ты, даже припекать начало, и впрямь лето возвращается. Сероштан, не выпуская вожжей, сбивает левой рукой шляпу на затылок. Правую, с кнутом, держит на отлете. Светло-серые в яблоках жеребцы идут весело. Их подхлестывать не требуется, но показывать кнут не мешает.

Подсохло после по-летнему теплых дождей. Ярко вздыбились зеленя. Но осень все-таки подала свой знак. Не ветром подула, не тучей землю омрачила. Нет, она кинула с высокого поднебесья журавлиное курлыканье. Оба — и Сероштан, и Волноваха — подняли головы, долго следили за удаляющимся, едва различимым в блеклом небе клином. Тоскливым холодком окатило обоих.