Потаенное судно

Сероштан гмыкнул, полез в нагрудный карман за папиросами, угощает Волноваху. Волноваха мотнул головой. Открывает свою «партабашницу» — жестяную коробочку из-под леденцов, — скручивает цигарку потолще.

— К весне надо скликать народ в коллектив! — объявляет как давно решенное Волноваха. — Не то, помяни мое слово, кулаки возьмут дело в свои руки. — Он показал цигаркой, зажатой в руке, через плечо, назад, в бердянскую сторону. — А нэпманы — видишь что вытворяют? Какая меркантилья процветает, видишь? Они нас так опутают, что, боюсь, из их тенет не выберемся.

— Слепой я, что ли? — Сероштан недовольно качнул головой. Они у него, эти лавочники, всегда перед глазами, и колбасники, и галантерейщики, и кондитеры. Налогами их так было прижали — верилось, вот-вот пить запросят. Но где там! Выплачивают все до копейки и, смотришь, вдвое против прежнего разрастаются. — Не торопись, Петро Маркович. Давай-ка сначала коммуну вынянчим. Коммуна пример должна показать. Потом и за коллектив проголосуем. — Сероштан поднял кнут, погрозил им в воздухе, вздохнул сокрушенно: — Эх, Кузьменко, Кузьменко, сукин ты сын, какую бузу заварил!

— Круто взяли, — заступился за Потапа Волноваха. — Всыпать надо было, это — да. Но чтоб исключать — несогласный. Ты знаешь, что это за боец! На нем живого тела не осталось — боками своими Советскую власть ограждал.

У села Макорты дорога круто устремляется вниз. Здесь начинается спуск. Он-то и прервал разговор.

— Тпру, скаженные! — Сероштан, изо всей силы натянув вожжи, осаждает жеребцов. Жеребцы останавливаются с неохотой. Стуча удилами, всхрапывают, жадно дышат, как бы принюхиваясь к сырому ветерку, потягивающему снизу, от лимана.

Седоки сошли с дрожек. Передав вожжи Волновахе, Сероштан освободил железную цепь, намотанную на дрожину, накинул цепь на колесо, закрепил ее концы на грядке дрожек, сделав таким образом колесо неподвижным. Тронул лошадей. Заторможенные дрожки начали спокойный спуск. Заднее правое колесо, шедшее юзом, оставляло после себя лоснящийся след. Волноваха и Сероштан, взявший снова вожжи в свои руки, шагали рядом с дрожками, оставаясь каждый на своей стороне. Сероштан только теперь ответил:

— Не за то цыгана судили, что кобылу украл, а за то, что жеребенка оставил! — вспомнил он расхожую поговорку.

— К чему такая прибаутка? — Волноваха повернулся к секретарю райкома, шевельнул рыжими кустами бровей, уставился на него темными провалами глаз.

— Не гляди так, Петро Маркович! Шутка, может, и не совсем удачная, другая на сей момент не подвернулась. Но что же получается? По большому делу — герои, а в мелочах теряем разум. На жену с кулаками бросился. Это, казалось бы, малое дело видел как разрослось? Дискредитация нового образа жизни! Таким манером мы отпугнем народ. — Сероштан поиграл кнутом. — Жаль мне его, барбоса. Наш, вижу, до последней судороги. — Затем, как бы извиняясь, признался: — Сам же я его надоумил ехать в Цэка.

— Ты?! — Волноваха даже остановился. — Убил человека, а после пожалеть вздумал?..

— Уразумей, Петро Маркович, иначе нельзя. Райком должен поступать по всей строгости — это линия, принцип, другим руководителям наука, чтобы в порядке себя содержали. Ну, а Цэка спустя какое-то время, учтя чистосердечные раскаяния, может и пересмотреть дело, вернув нам таким образом нужного человека.

— Двурушничаешь?!

— Нисколько! — Сероштан откровенно поглядел председателю исполкома в глубоко запавшие глаза.

Тревожно в Новоспасовке. Слухи всякие, недомолвки ходят. Рассуждают кто во что горазд. Есть разговор, будто новая власть всю свою опору возьмет на крепкого хлебороба, зажиточного крестьянина, умелого хозяина, который и землю довести до ума может, и скотоводство наладить. А есть разговор, вроде беднота будет в чести. Почнут сгонять имущих с земли и все отдавать неимущим — коммуна тому самый близкий пример. А то еще уверяют, артели такие пойдут, где соберутся Тимоха да Явдоха и ну друг на дружке верхом кататься. Другие утверждают, что пригонят невиданные машины, которые и пахать, и сеять, и косить, и молотить могут и, заодно, в город зерно возить. И потечет золотая пшеничка мимо селянского двора, мимо голодного рта, а куда — одному богу известно! Смутно у каждого на душе.

Листовки рукописные полетели по дворам. Листовки те пишет сильно набожная секта. Она грозит коммунистам-антихристам страшным судом.

Чем смутную волну погасить?

Председатель волостного исполкома Мостовой собирает членов Совета, призывает бороться с паникой и провокациями. И комбедовцы начеку, и члены товарищества «Совместная обработка земли» — «созовцы». Но сколько их? Капля в море. Какая им вера?

Сегодня Мостовой с утра разогнал посыльных, приказал, чтобы под вечер актив был в волости: гостей ждем из района.