Потаенное судно

Катер Антона Балябы стоит на стенке у самого КПП (контрольно-пропускного пункта). Впереди еще два катера звена, которым командует Богорай. Стоят на высоких кильблоках, обдуваемые ветром, голубея верхом, алея кровяно-красным низом. Зеркально поблескивает свежий сурик, которым покрыто перо руля, латунно посвечивают покрытые смазкой два гребных винта. К высоко поднятому борту приставлен крутой трап — обыкновенная деревянная лестница, по которой то вверх, то вниз мотается Антон. Стоя под кормой, он берется за перо руля, двигая его то влево, то вправо, кричит старшине группы мотористов, который находится наверху, в рубке катера, вернее, должен там находиться:

— Азатьян!.. Каро! Где тебя черти давят? Возьми штурвал в руки!

Совсем неожиданно слышит глухой голос старшины-моториста над собой. Азатьян стоит на корме. Поверх фуфайки надет темно-синий комбинезон. На голове черная шапка с опущенными, но не завязанными ушами. Лицо Азатьяна темное, болезненно-желтого оттенка. На скулах и подбородке бритая кожа синеет. Он присаживается на стеллаж-скат для глубинных бомб и тихо передразнивает Антона:

— Каро, Каро! Кричит, панимаешь…

— Вместо того чтобы стоять у штурвала, ты надо мной каркаешь!

— Кричит, панимаешь…

— Левая тяга барахлит!

Азатьян точно не слышит Балябиных слов.

— Каро, Каро!.. Нету Каро! Уехал Каро! Отца хоронить, панимаешь?

Антон смущенно успокаивает:

— Знаю, хлопче, що твой батько помер, але ж…

— Але ж, але ж!.. Не пустили, панимаешь, не пустили?! — горячится Азатьян.

— Все равно на похороны не успеешь. Да и как тебе добраться до твоей Армении? Через Сибирь? Через Азию? Прямая же дорога перерезана.

— Самолетом, панимаешь?

— Не долетит самолет.

— Пачему не долетит?

— Фрицы собьют.

— Пачему собьют?

Антон чувствует, что тяга останется неотрегулированной до завтра. Ну, шут с ней, потерпит, раз такое дело. Он кличет торпедиста Бахмута:

— Петруня!

— Где горит? — Бахмут гулко стучит по палубе сапогами.

— Моторист там?

— Копается в машине.

— Зови сюда!

Моторист Степин, щуплый, низкорослый, но не в меру длиннолицый, со шкиперской бородкой, поднимается над люком.

— Подойди ближе, «летучий голландец».

— Ну!..

— У Каро помер отец. Надо помянуть.

— Что говоришь, боцман! Как помянуть? — Азатьян вскакивает со стеллажа, потрясает вытянутыми вперед руками. — Что говоришь?!

— Надо помянуть, — стоит на своем Антон. — Идем!

Уходят все четверо в сторону Итальянского пруда. Он уже очищен портовыми буксирами от ледяной шуги. Там, у пирса, отстаиваются «морские охотники». Там, возможно, удастся разжиться спиртом.

— Хороший ты человек, боцман. Душа-человек! — повторяет Каро Азатьян, поспешая за Антоном.

Стоя у низкого плавучего причала, катера покачивались на невидимой зыби. Свежевыкрашенные, поблескивающие латунными ручками и окантовками, они уже были отяжелены торпедами. Длинный ствол крупнокалиберного пулемета зачехлен серым брезентом. Катера потирались привальным брусом о пирс, разминая новые, свежесплетенные, еще сухие и жесткие пеньковые кранцы.

— Катера к походу и бою приготовить! — скомандовал переменившимся голосом, каким-то глуховатым, осевшим от волнения, командир звена лейтенант Богорай.

К штурвалу встал командир катера. Боцман Баляба умостился в пулеметном гнезде, что сзади рубки, сдернул чехол с пулемета. Моторист Степин спустился со своим напарником в машинный отсек. Каро Азатьян протиснулся в рубку, чуть опираясь спиной в заднюю стенку, приготовился к приему команд, касающихся машин. Швартовы отданы. Петруня Бахмут проворно собрал их в бухты, укрыл в железном ящике. Нетерпеливо ударили воду винты, взбив ее до желтовато-белой пены. Тут же укоротили обороты до малых. Катер вздрогнул, закачался с борта на борт, поклевывая носом, отошел от пирса. Ложась то на правый, то на левый борта, скользя по поверхности бухты, выскочил из ворот гавани. За ним — два остальных катера звена.

В квадрате седьмого полигона заметили миноносец. Он лежал в дрейфе. Неестественно низкий, растекшийся в длину. Временами его тело, при покачивании, скрывалось за стеной воды. Над поверхностью моря были различимы только чуть скошенные назад две широкие трубы, мостик да мачты. Можно было подумать, что миноносец погружается в воду. Но вот он снова показал свои надстройки, орудийные башни. Опытный глаз Антона различил вытянутые в линию трубы двух торпедных аппаратов. Таким же точно был и эсминец «С», на котором служил Антон. Но никогда Антону не приходилось смотреть на него вот так — издали, со стороны. Эсминец казался чужим и в то же время очень знакомым. Антон верил, что стоит приблизиться к нему, подняться на палубу, как враз тебя обступит родная братва. С мостика, облокотившись на поручни обвеса, перегнется Лотохин, забрав бороду в кулак, живо посверкивая черными глазами, скажет с напускной строгостью:

— Явился, блудный сын! Ну-ка разыщи Коноплю, и оба ко мне в каюту!