Потаенные конституции России

5 февраля 1881 г. этот проект обсуждался в присутствии наследника Александра Александровича, великого князя Константина Николаевича, министра двора графа А.В. Адлерберга, статс-секретаря князя С.Н. Урусова, министра финансов А.А. Абазы, министра юстиции Д.Н. Набокова, председателя комитета министров П.А. Валуева и министра внутренних дел Лорис-Меликова и получил поддержку. 9 и 14 февраля проходили совещания в Аничковом дворце под председательством наследника. Совещание одобрило проект Лорис-Меликова.

В «Воспоминаниях» А.Ф. Кони сохранился разговор его с Лорис-Меликовым по поводу главного конституционного проекта. Бывший диктатор рассказывал: «Председателем Общей комиссии сведущих людей (при Государственном Совете. – Н.М.) предполагался наследник, помощниками его – я и Милютин. У нас, даже между государственными людьми, распространено нежелание сознаваться в своих ошибках или незнании. Поэтому я боялся кому-либо вверить председательство и хотел фактически быть им сам… Срок заседаний Общей комиссии был бы шестинедельный. Вы правы! У меня было и другое в данном случае достоинство: я не был связан ничем с петербургской бюрократией, у меня были свободны руки и ничто в прошлом меня не связывало. Главное было – опубликование общих начал. Это был своего рода вексель на будущее. Я точно предчувствовал» (Кони А.Ф. Воспоминания, с. 197).

17 февраля 1881 г. результаты совещания были одобрены царем. В журнале Особого совещания император начертал: «Исполнить!»

В «Дневнике» Д.А. Милютина сохранилась запись великого князя Владимира Александровича об историческом моменте почти дарования России Конституции: «…в самое утро злополучного дня 1 марта покойный император, утвердив своей подписью представленный доклад Секретной комиссии и выждав выхода Лорис-Меликова из кабинета, обратился к присутствующим великим князья с такими словами: “Я дал свое согласие на это представление, хотя не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции”» (Дневник Д.А. Милютина).

На 4 марта было решено созвать Совет министров для одобрения проекта.

Позже Лорис-Меликов рассказывал своему другу Кони: «Вернувшись 1 марта с одобрением и повелением созвать Совет министров на 4, я при Н.С. Абазе, не входя в кабинет, сказал: “Вот, милый! Прочитай!” и, перекрестясь, невольно сказал: “Господи! Сохрани его!”… А через два часа слышу – трах, трах! Да! Этим было убито политическое развитие России, быть может, на много лет… у меня вырвано из рук то, что, по моему мнению, могло составить благо для России… Государь подписал мой проект Общей комиссии очень легко и лишь раз и то с чьих-то чужих слов спросил меня: “А это не будут ли Etats generaux?” и снова отдался ежедневным заботам, официальным суетам и огромному механическому труду дня…» (Кони А.Ф. Воспоминания, с. 197–198).

А 1 марта грянул взрыв на Грибоедовом канале. Со словами: «Кажется, я уцелел!» царь вышел из кареты… Вторая бомба народовольца Игнатия Гриневицкого смертельно ранила Александра II.

Петр Алексеевич Кропоткин в «Записках революционера», оценивая личность императора Александра II, писал: «…несмотря на настоятельные убеждения кучера не выходить из кареты… Александр II все-таки вышел. Он чувствовал, что военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов… Я мог заглянуть, – пишет Кропоткин, – в глубь его сложной души… и понять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного мужества государственного деятеля».

Психологию императора Александра II пытался разгадать известный эмигрантский писатель Марк Алданов. Для него этот царь – добрый, но «пустой малый». Безупречно воспитанный светский человек, хорошо образованный, совсем неглупый, но не может понять, чего от него хотят все эти народовольцы. Всерьез дела страны его не интересуют, он больше озабочен тем, хорошо ли спала княжна Долгорукая и не плакал ли их сын Гога.

Романы Алданова «Начало конца» и «Истоки», основанные на огромной документалистике, получили премии американского общества «Книга месяца» и британского общества «Книга».

Образованнейший Алданов, крупный ученый в области химии и математики, выдвинул концепцию «всесилия иронии истории над судьбами племен и народов на протяжении столетий». Итог его исторических размышлений: грустный и трезвый взгляд на историю, не лишенный гуманистического начала в постепенной переделке «черной человеческой природы».