Читаем Потаенные ландшафты разума полностью

Бы­ло что-то не­ожи­дан­но-ра­до­ст­ное в этой сме­не де­ко­ра­ций. С чув­ст­вом не­ска­зан­но­го об­лег­че­ния я ог­ля­дел­ся и вдруг уви­дел не­что, сра­зу при­ко­вав­шее к се­бе мой взор. Там, вда­ли, в кон­це ал­леи, на круг­лой пло­щад­ке да­вал пред­став­ле­ние ку­коль­ный те­атр, ок­ру­жен­ный ко­лы­шу­щим­ся по­лу­коль­цом зри­те­лей. От­ту­да до­но­сил­ся не­строй­ный шум го­ло­сов и смех.

- Пой­дем, то­ро­пись, - по­тя­нул ме­ня бы­ло Са­хар, но я от­стра­нил его ру­ку.

- Что там? Я хо­чу взгля­нуть.

По ме­ре то­го, как, ни­кем не за­ме­чен­ные, мы при­бли­жа­лись к сце­не все бли­же и бли­же, ста­но­ви­лись вид­ны гру­бые шар­жи­ро­ван­ные ли­ца ку­кол и до нас уже до­но­си­лись от­дель­ные ре­п­ли­ки ак­те­ров.

На­ко­нец мы по­до­шли вплот­ную к тол­пе. На сце­не ме­ж­ду тем по­яв­ля­лись то дер­гаю­щий­ся ры­царь, то ста­рик в кан­да­лах, взды­хаю­щий влюб­лен­ный, при­чи­таю­щий на­рас­пев: "ум­ча­лась Маль­ви­на в чу­жие края, про­па­ла, про­па­ла, не­вес­та моя", то вдруг на­чи­на­лась дра­ка с ко­ло­туш­ка­ми и ру­га­тель­ст­ва­ми, и то­гда в ней, ка­за­лось, при­ни­ма­ли уча­стие все пер­со­на­жи, то пыл­кий лю­бов­ник пры­гал на кро­вать к сво­ей воз­люб­лен­ной и при этом раз­да­вал­ся гром­кий бильярдный стук со­при­кос­нув­ших­ся де­ре­вян­ных тел. Сре­ди про­чих пер­со­на­жей фар­са бы­ли Ис­ти­на, Вре­мя, мно­го­чис­лен­ные ал­ле­го­рии, то по­ющие при­тор­ны­ми го­ло­са­ми, то пла­чу­щие, то ору­щие, все это об­рам­ля­ли гру­бос­ра­бо­тан­ные скла­ды­ваю­щие­ся де­ко­ра­ции, яв­ляю­щие то на­ри­со­ван­ный лес, то дво­рец, то ре­гу­ляр­ный парк, то тем­ни­цу, то по­кои зам­ка или сам за­мок в ус­лов­ной кар­ли­ко­во­сти сво­его ве­ли­чия.

Все во­круг нас смея­лись, по­ка­ты­ва­лись со сме­ху, от­пус­ка­ли гру­бые шут­ки в ад­рес глав­но­го ге­роя, уни­зи­тель­ные ре­п­ли­ки, то под­за­до­ри­вая его к кро­ват­ным под­ви­гам, то ос­ви­сты­вая бла­го­род­ные по­ры­вы. По­на­ча­лу и я сме­ял­ся, да и ка­за­лось, не­воз­мож­но бы­ло не сме­ять­ся, ко­гда под­вы­пив­шие страж­ни­ки об­су­ж­да­ли все­лен­ские про­бле­мы, или со­пер­ни­цы тас­ка­ли за во­ло­сы и ту­зи­ли друг дру­га, или ко­гда мо­нах под­гля­ды­вал за влюб­лен­ны­ми и в за­быв­чи­во­сти воз­бу­ж­де­ния сы­пал муд­ре­ны­ми ла­тин­ски­ми ци­та­та­ми. Мне, смот­ря­ще­му с се­ре­ди­ны, пье­са пред­ста­ви­лась сна­ча­ла на­бо­ром бес­связ­ных смеш­ных анек­до­тов, но вдруг, на се­кун­ду, мне по­ка­за­лось, что Па­яц не сме­ет­ся, а пла­чет. Я по­пы­тал­ся стрях­нуть на­ва­ж­де­ние и не смог, да, не­со­мнен­но, он был жи­вой и чув­ст­вую­щий, и са­мое не­ве­ро­ят­ное - он - это был я. В один миг по­нял я смысл толь­ко что ви­ден­ных сцен, и улыб­ка сполз­ла с мое­го ли­ца. Мне ста­ло не по се­бе, и те­перь хо­хот, вы­кри­ки, ру­гань, пе­ре­пал­ки, в ко­то­рые, при­ос­та­но­вив дей­ст­вие, всту­па­ли кук­лы со зри­те­ля­ми, еще бо­лее воз­бу­ж­дая их про­сто­душ­ное ве­се­лье, - все вме­сте сли­ва­лось в об­сту­паю­щее ме­ня со всех сто­рон по­до­бие су­ма­сшед­ше­го до­ма, бед­ла­ма - как ска­зал бы анг­ли­ча­нин.

Мне ста­ло не по се­бе, я то по­ры­вал­ся уй­ти, то бро­сить­ся с ку­ла­ка­ми на обид­чи­ка мое­го Пая­ца, то съе­жи­вал­ся, об­хва­ты­вая се­бя ру­ка­ми и пы­та­ясь сжать­ся в ни­что, ис­чез­нуть, что­бы не тер­петь боль­ше этой му­ки. Но уй­ти я не мог, ме­ня слов­но бы при­ко­ва­ли к это­му мес­ту, окол­до­ва­ли, и я ско­рее бы всту­пил в по­еди­нок не на жизнь, а на смерть, чем ушел от­сю­да.

Вы­ру­чи­ло окон­ча­ние оче­ред­но­го дей­ст­вия. Па­яц крик­нул:

"Поч­тен­ней­шая пуб­ли­ка, дос­той­ная са­мых наи­луч­ших ко­ло­ту­шек, пин­ков и под­за­тыль­ни­ков! Ан­тракт за­кон­чен, ан­тракт на­чи­на­ет­ся! В мо­ем пред­став­ле­нии - пе­ре­рыв, в ва­шем - про­дол­же­ние! Вы смот­ре­ли, как ту­зят и об­ма­ны­ва­ют ме­ня, те­перь я взгля­ну, как вы ту­зи­те и об­ма­ны­вае­те друг дру­га! Но не очень-то ув­ле­кай­тесь! Че­рез чет­верть ча­са пред­став­ле­ние про­дол­жа­ет­ся!"

- На­до ид­ти, - пе­ре­кры­вая шум, на­стой­чи­во про­кри­чал мне Са­хар, - слиш­ком за­бав­но, что­бы че­рес­чур дол­го рас­смат­ри­вать.

"Что же бу­дет со стар­цем и... со мной?" - ду­мал я, ни­че­го не за­ме­чая во­круг, меж тем как Са­хар, рас­тал­ки­вая зри­те­лей, та­щил ме­ня за со­бой.

В тем­но­те мне бы­ла хо­ро­шо вид­на толь­ко бе­лая пес­ча­ная до­рож­ка, по ко­то­рой мы шли, да звез­ды над го­ло­вой, но Са­хар ка­ким-то сво­им му­ши­ным чуть­ем ори­ен­ти­ро­вал­ся в этих из­ло­мах зе­ле­но­го ла­би­рин­та. Я ско­ро по­нял, что он из­бе­га­ет цен­траль­ных ал­лей, кру­жа бо­ко­вы­ми, и по­это­му для ме­ня дол­го ос­та­ва­лась за­гад­кой цель на­ше­го пу­те­ше­ст­вия. Но вот вда­ли раз, по­том дру­гой, по­ка­за­лась часть ка­ко­го-то ги­гант­ско­го двор­ца, на­ко­нец мы вы­шли к его бли­жай­ше­му зе­ле­но­му об­рам­ле­нию, и здесь уже та­ить­ся ста­ло не­воз­мож­но.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Пестрые письма
Пестрые письма

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В шестнадцатый том (книга первая) вошли сказки и цикл "Пестрые письма".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Письма о провинции
Письма о провинции

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В седьмой том вошли произведения под общим названием: "Признаки времени", "Письма о провинции", "Для детей", "Сатира из "Искры"", "Итоги".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное