Читаем Потаенные ландшафты разума полностью

В та­кие ча­сы мысль лег­ка и сво­бод­на, она из­бав­ле­на от ме­лоч­ной опе­ки дей­ст­вий, от пе­ре­бо­ра ва­ри­ан­тов, от из­веч­ной ка­тор­ги вы­бо­ра. И я ду­мал о сво­ем пред­на­зна­че­нии, о слож­ном узо­ре соб­ст­вен­ной жиз­ни, впле­таю­щем­ся в об­щий ко­вер, о друзь­ях, об Ага­те, о ее за­мер­шей в ожи­да­нии ду­ше, о Кни­ге Су­деб... Еще я ду­мал о том, как страш­но и не­по­пра­ви­мо ошиб­ся док, на­пра­вив ме­ня по нис­па­даю­щей вет­ви соз­на­ния. То, что он ни­че­го не знал о трас­сер-дао, оп­рав­ды­ва­ло его, но не ме­ня, по­зво­лив­ше­го со­вер­шить над сво­им соз­на­ни­ем это на­си­лие...

Ду­мал я и о Кни­ге Су­деб - мо­ей це­ли, и слов­но бы ви­дел ее пе­ред со­бой, ог­ром­ную, пыль­ную, шер­ша­вую на ощупь. Ду­мал о под­зем­ном хо­де, ве­ду­щем к ней, о вхо­де в не­го.

Я пред­ста­вил се­бе ва­лун, и мыш­цы не­воль­но на­пряг­лись при мыс­ли о том, что при­дет­ся его ото­дви­гать, роб­ко за­про­тес­то­ва­ли. "Ни­че­го, - ус­по­ко­ил я их, - Чер­ный Ры­царь был... нет, ого­во­рил­ся, есть пре­ду­смот­ри­тель­ный ма­лый. Не­вда­ле­ке бьет вол­шеб­ный ключ, при­даю­щий си­лы".

Про­дол­жив мыс­лен­ный путь, я уви­дел и сы­рой под­зем­ный ход, и тя­же­лую дверь на мас­сив­ных пет­лях, и уз­кую вин­то­вую ле­ст­ни­цу, про­руб­лен­ную в ска­ле. Ход ве­дет пря­мо в биб­лио­те­ку зам­ка. Сей­час ею, как и Кни­гой Су­деб, вла­де­ет Марк­граф. Он трус­лив, ос­то­ро­жен и вряд ли до­ве­ря­ет ко­му бы то ни бы­ло ох­ра­ну сво­его со­кро­ви­ща, раз­ве что со­ба­ке...

Я вспом­нил охот­ничь­е­го пса, ко­то­рый вы­ско­чил на ме­ня воз­ле опуш­ки ле­са. Со­вер­шен­но бе­лый, с круг­лы­ми ог­ром­ны­ми гла­за­ми, с пе­ной у рта, он по инер­ции сде­лал в мою сто­ро­ну не­сколь­ко прыж­ков. Я об­мер, но он, ви­ди­мо, про­сто ошиб­ся, и его хо­зя­ин в тот день охо­тил­ся во­все не за дву­но­гой ди­чью, по­это­му пес кру­то по­вер­нул и ки­нул­ся об­рат­но в лес.

Что, ес­ли там бу­дет та­кая же пси­на?..

Я мед­лен­но, на ощупь, под­ни­мал­ся по сту­пень­кам вин­то­вой ле­ст­ни­цы, вы­ре­зан­ной в тол­ще кам­ня. Мой фа­кел по­гас еще на пол­пу­ти, хо­ро­шо хоть под­зем­ный ход был про­руб­лен эко­ном­но, без ту­пи­ков и под­зем­ных ком­нат.

Мыс­ли бро­ди­ли во мне, слов­но бы и для них по­гас этот ос­ве­щаю­щий до­ро­гу фа­кел, и я ду­мал о том, ка­кой же я сча­ст­ли­вый и не­сча­ст­ный че­ло­век, как спла­ви­лись во мне эти два про­ти­во­по­лож­ных на­ча­ла; и еще о том, ка­кие же на­до прой­ти ис­пы­та­ния, ка­кой раз­жечь ду­шев­ный огонь, что­бы рас­пла­вить этот не­под­виж­ный сгу­сток, и, быть мо­жет, то­гда, ес­ли я не сго­рю, уда­ст­ся раз­де­лить эти два ком­по­нен­та и ос­та­вить од­но звон­кое мо­но­лит­ное сча­стье, на­все­гда рас­стать­ся с му­че­ни­ем, бо­лез­нен­но­стью по­сти­же­ния ми­ра и са­мо­го се­бя, со зло­бой, по­ро­ж­ден­ной бес­си­ли­ем, со стра­хом, стать не­уяз­ви­мым для ус­та­ло­сти и ле­ни, на­чать, быть мо­жет, черт ме­ня по­де­ри, жить, как не жи­ли да­же за­ви­ст­ли­вые и празд­ные бо­ги Олим­па.

Подъ­ем, на­ко­нец, за­кон­чил­ся, я упер­ся в твер­дую де­ре­вян­ную пре­гра­ду и при­сел пря­мо на ка­мен­ный пол, пе­ре­во­дя дух, а за­од­но вспо­ми­ная, ка­ков ме­ха­низм по­тай­ной две­ри и где мо­жет быть рас­по­ло­же­на вклю­чаю­щая его ру­ко­ять.

Там, за две­рью, ме­ре­щи­лись от­че­го-то ске­ле­ты, при­ко­ван­ные к мрач­ным сы­рым сте­нам, ле­ту­чие мы­ши, шны­ряю­щие в пол­ном мра­ке, скор­пио­ны с их смер­тель­ны­ми жа­ла­ми... Не­ожи­дан­но дверь по­да­лась, от­кры­вая про­ход, - это я , ув­ле­чен­ный свои­ми жут­ки­ми ви­де­ния­ми, не за­ме­тил, как на­ша­рил ру­кой за­вет­ную ру­ко­ять.

Сла­бый свет, иду­щий от скры­тых у по­тол­ка от­вер­стий, ед­ва оза­рял биб­лио­те­ку, ка­зав­шую­ся с пер­во­го взгля­да ог­ром­ной рез­ной шка­тул­кой, вы­вер­ну­той на­из­нан­ку.

Я бы­ст­ро ос­мот­рел­ся. Ухо­дя­щие к по­тол­ку книж­ные шка­фы с при­чуд­ли­вы­ми рез­ны­ми двер­ца­ми, ма­лень­кая кон­тор­ка в од­ном уг­лу, сек­ре­тер - в дру­гом, крес­ло, од­но един­ст­вен­ное на всю за­лу, стро­гий пар­кет в ша­шеч­ку, ка­мин с зер­ка­лом, от­ра­же­ние в ко­то­ром по­на­ча­лу об­ма­ну­ло ме­ня - я при­нял его еще за один шкаф, боль­шая брон­зо­вая люс­т­ра, сви­саю­щая с по­тол­ка, ма­то­во от­све­чи­ваю­щая льви­ны­ми мор­да­ми...

Я за­жег кан­де­лябр и, взяв его в ру­ку, обо­шел всю за­лу по пе­ри­мет­ру. Кни­ги, кни­ги, кни­ги... Всю­ду за стек­ла­ми шка­фов - их вы­цвет­шие по­тре­скав­шие­ся ко­реш­ки. Ко­рич­не­вые, чер­ные, крас­ные, с над­пи­ся­ми и без оных. Кни­га Су­деб про­сто ле­жа­ла на под­став­ке, при­ко­ван­ная к ней же­лез­ной це­пью. Дву­ли­кий бог Янус был за­пе­чат­лен на ее об­лож­ке. Я ни­чуть не уди­вил­ся сво­ей уда­че. Не те­ряя ни ми­ну­ты, я при­стро­ил воз­ле Кни­ги свой кан­де­лябр, пе­ре­та­щил по­бли­же крес­ло, уст­ро­ил­ся в нем и...



Гла­ва VI


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Пестрые письма
Пестрые письма

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В шестнадцатый том (книга первая) вошли сказки и цикл "Пестрые письма".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Письма о провинции
Письма о провинции

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В седьмой том вошли произведения под общим названием: "Признаки времени", "Письма о провинции", "Для детей", "Сатира из "Искры"", "Итоги".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное