Читаем Потаенные ландшафты разума полностью

Я с тру­дом рас­крыл кни­гу в слу­чай­ном мес­те. На двух от­крыв­ших­ся взо­ру стра­ни­цах вил­ся хит­рой вя­зью не­зна­ко­мо­го язы­ка текст. От оби­ды я за­скри­пел зу­ба­ми, но все же на вся­кий слу­чай по­ли­стал стра­ни­цы - нет, вез­де од­но и то же - хит­рый зна­чок над тек­стом то в ви­де зве­ря, то гео­мет­ри­че­ской фи­гу­ры, то цвет­ка, ни те­бе ну­ме­ра­ции зна­ко­мы­ми араб­ски­ми или рим­ски­ми циф­ра­ми, ни ми­лых на­чер­та­ний ла­тин­ско­го шриф­та. "Ну хо­тя бы ла­тынь, - в от­чая­нии ду­мал я, - и то хоть что-то ра­зо­брать бы­ло бы мож­но, или древ­не­гре­че­ский, или, ска­жем, ие­рог­ли­фы..." Я за­крыл кни­гу и ма­ши­наль­но стал раз­гля­ды­вать тис­не­ние на пе­ре­пле­те, пред­чув­ст­вие мыс­ли при­гвоз­ди­ло ме­ня к мес­ту. "Не мо­жет быть, что­бы все впус­тую, это же не про­стая кни­га..."

Я сно­ва рас­крыл фо­ли­ант, но те­перь уже с са­мо­го на­ча­ла, и, по лис­ту, во все сто­ро­ны, нау­тек бро­си­лись ма­лень­кие на­ри­со­ван­ные че­ло­веч­ки, за­ме­та­лись, как та­ра­ка­ны, пря­чу­щие­ся от све­та. Это зре­ли­ще па­ни­ки так по­дей­ст­во­ва­ло на ме­ня, что я мо­мен­таль­но за­хлоп­нул кни­гу. Бы­ло в этих че­ло­веч­ках что-то близ­кое, и их страх и суе­та вы­зва­ли силь­ное, вне­зап­ное со­чув­ст­вие. Мне да­же по­ка­за­лось... Я ос­та­вил на миг кни­гу и бы­ст­рым ша­гом обо­шел не­боль­шое про­стран­ст­во биб­лио­те­ки и на мас­сив­ном пись­мен­ном сто­ле на­шел то, что ис­кал - зер­ка­ло. В мер­цаю­щем све­те све­чей я вгля­дел­ся в свое ли­цо, по­кры­тое ще­ти­ной, гряз­ное, с за­плыв­шим гла­зом... Я не­воль­но улыб­нул­ся и да­же че­му-то об­ра­до­вал­ся, те­перь я был уве­рен, что там, в кни­ге, я ви­дел и свое ли­цо, но что это зна­чи­ло, обе­ща­ло что-то или нет...

То­ро­п­ли­во вер­нув­шись к кни­ге, я ус­та­но­вил по­на­деж­нее под­свеч­ник и сно­ва рас­крыл ее на пер­вой стра­ни­це. Сно­ва под­ня­лась не­во­об­ра­зи­мая бе­гот­ня и тол­чея, но те­перь мне бы­ло не до нее, я ис­кал се­бя. Но ни свер­ху, ни сни­зу, ни в цен­тре ме­ня не бы­ло, а все лез­ли в гла­за пе­ре­ко­шен­ные стра­хом фи­зио­но­мии, от­тал­ки­ваю­щий друг дру­га ру­ки, пи­наю­щие но­ги. "Не­у­же­ли они бо­ят­ся ме­ня? - Эта мысль по­ка­за­лась мне вер­ной, но сей­час бы­ло не до нее. - Где же все-та­ки я сам?" Тут мое вни­ма­ние при­влек­ла сгорб­лен­ная фи­гур­ка, втя­нув­шая го­ло­ву в пле­чи, за­кры­ваю­щая ли­цо лок­тем и ко­вы­ляв­шая, при­па­дая на од­ну но­гу. Ко­неч­но же! Я воз­ли­ко­вал, вот же я, хит­рец, лов­ко при­тво­ря­юсь. Я пой­мал фи­гур­ку, на­крыв ее боль­шим паль­цем. Тут же бе­гот­ня пре­кра­ти­лась, и все ос­таль­ные, на­обо­рот, ста­ли со­би­рать­ся во­круг, вы­тя­ги­вая шеи и пы­та­ясь рас­смот­реть по­стра­дав­ше­го, за­гля­ды­вая че­рез го­ло­вы друг дру­га. Мне то­же ста­ло ин­те­рес­но и я уб­рал па­лец. Да, точ­но, это был я сам, на­ри­со­ван­ный, прав­да, с ка­ри­ка­тур­ным прав­до­по­до­би­ем. Те­перь я не пря­тал­ся, а сто­ял в цен­тре не­боль­шо­го про­стран­ст­ва, ос­тав­лен­но­го для ме­ня лю­бо­пыт­ст­вую­щей тол­пой.

- Это и есть ключ? - спро­сил я сам се­бя.

В от­вет он, то есть я, по­кло­нил­ся и ука­зал в сто­ро­ну края лис­та, как бы при­гла­шая ме­ня ту­да. Что ж, я пе­ре­вер­нул стра­ни­цу. Свер­ху нее на по­нят­ней­шем рус­ском язы­ке бы­ло круп­но на­пи­са­но: ОГ­ЛАВ­ЛЕ­НИЕ, а ря­дом сто­ял я сам, рав­но­душ­но по­гля­ды­вая в сто­ро­ну, не­при­ну­ж­ден­но опи­ра­ясь лок­тем о сред­нюю чер­точ­ку в бу­к­ве "Е".

Но те­перь мне уже бы­ло не до се­бя, с мои­ми глу­пы­ми вы­ход­ка­ми, хо­тя и его по­нять мож­но - всю жизнь си­деть в кни­ге... а, впро­чем, вре­ме­ни га­дать, чем бы­ло вы­зва­но его по­доб­ное по­ве­де­ние, у ме­ня не ос­та­ва­лось - я уг­лу­бил­ся в пре­муд­ро­сти Кни­ги Су­деб. Прин­цип ее строе­ния был мной по­нят сра­зу и нис­коль­ко ме­ня не уди­вил, ско­рее все­го он был един­ст­ве­нен. Ка­ж­дая стра­ни­ца не­сла в се­бе в ви­де за­кон­чен­но­го от­рыв­ка квант че­ло­ве­че­ской жиз­ни, а таб­ли­цы в ко­ли­че­ст­ве со­ро­ка де­вя­ти штук вы­яс­ня­ли толь­ко од­но, к ка­ко­му ти­пу, ви­ду, под­ви­ду при­над­ле­жит Судь­ба дан­но­го ин­ди­ви­да, и ре­зуль­та­том всех этих клас­си­фи­ка­ци­он­ных уп­раж­не­ний был на­бор си­туа­ций, из ко­то­рых и скла­ды­ва­лась жизнь субъ­ек­та, плюс ко все­му в кон­це при­во­ди­лись пра­ви­ла, по ко­то­рым оп­ре­де­ля­лась по­сле­до­ва­тель­ность ис­ко­мых си­туа­ций. Са­ми опи­са­ния бы­ли в ме­ру точ­ны и в ме­ру аб­ст­ракт­ны и под­хо­ди­ли как к че­ло­ве­ку бу­ду­ще­го, так и к не­ан­дер­таль­цу, ко­то­рый то­же смог бы ими вос­поль­зо­вать­ся, ес­ли бы умел чи­тать.

Я на­ско­ро про­лис­тал все со­рок де­вять таб­лиц, ища таб­ли­цу по­про­ще, и, бы­ст­рень­ко оп­ре­де­лив свой раз­ряд по ее гра­фам, на­шел и но­ме­ра стра­ниц с эпи­зо­да­ми мо­ей Судь­бы. Итак, 2109 стра­ни­ца под зна­ком, на­по­ми­наю­щим фей­ер­верк, хо­хо­лок пти­цы и ве­ер од­но­вре­мен­но.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Пестрые письма
Пестрые письма

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В шестнадцатый том (книга первая) вошли сказки и цикл "Пестрые письма".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Письма о провинции
Письма о провинции

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В седьмой том вошли произведения под общим названием: "Признаки времени", "Письма о провинции", "Для детей", "Сатира из "Искры"", "Итоги".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное