Прежде чем они повернулись, чтобы уйти, Пудинг увидела, что Нэнси Хадли вдруг словно оплыла, как сальная свечка, ее всегда прямая спина согнулась, подбородок упал на грудь, а руки поднялись, чтобы закрыть лицо. Женщина выглядела настолько непохожей на себя, что Пудинг поняла: небольшое усилие, и она сумеет представить на ее месте совсем другого человека – не того, которого так давно знала.
11. Начало
Еще стояла ранняя утренняя прохлада, когда Пудинг поставила чайник на плиту. Было зябко – ночные температуры за последние дни упали на несколько градусов. Скоро сентябрь. Долгое лето наконец закончилось. Плиточный пол кухни холодил босые ноги. Пудинг подошла к задней двери коттеджа Родник и посмотрела вдаль, где на противоположной стороне долины сквозь небольшую дымку виднелась Усадебная ферма. Поля теперь выглядели золотыми – даже пастбище, чертополох стал коричневым и скукожился. Ягнята по росту почти сравнялись со взрослыми овцами и были слишком заняты едой, чтобы резвиться и прыгать. Листья конского каштана стали бурыми по краям.
Зашипел чайник. Доктор Картрайт вышел из уборной в дальнем углу сада и посмотрел на часы. Потом Пудинг услышала, как мать встала с кровати и начала одеваться. Донни копался в огороде, где последние бобовые стручки стали толстыми и жесткими, а листья латука пожелтели и юбочкой свисали вокруг стеблей. Вернувшись из тюрьмы, брат начал усерднее помогать Луизе по хозяйству. Он перестал ходить на фабрику и проводил больше времени дома.
– Пудинг, как ты спала? – спросил отец, поцеловав ее в щеку.
– Спасибо, хорошо, – отозвалась она. – Чашечку чая?
– Боюсь, нет времени. Я обещал, что первым делом зайду к мистеру Лонгу, а он очень рано встает.
С тех пор как Донни оправдали и отпустили домой, у доктора стало больше пациентов. С него словно сняли проклятие, и люди чувствовали себя наивными простофилями из-за того, что поверили в виновность Донни. Доктор взял саквояж, стоявший у двери, похлопал себя по карманам, проверяя, при нем ли очки, и улыбнулся дочери.
– Счастливо оставаться, – произнес он. – Я вернусь к обеду.
К тому времени, как Луиза спустилась вниз, тревожно теребя пуговицы своей кофты, Пудинг уже накрыла стол, и они с Донни уплетали завтрак.
– Я опоздала, простите, – извинилась Луиза.
– Это совсем не важно, мама, – откликнулась Пудинг.
Пальцы у Донни были перепачканы в земле, и он слизывал прямо с них апельсиновый джем. Шрам на голове был таким же ужасным, как раньше, и ему снова снились кошмары, но он был дома. Луиза теперь все чаще впадала в прострацию, и все реже бывали у нее моменты просветления, достучаться до нее стало почти невозможно. Но все четверо снова были вместе и не собирались расставаться. И это, как считала Пудинг, делало остальное вполне приемлемым. Спускаясь вместе с Донни, спокойно шагающим рядом, с холма по дороге на работу, Пудинг спрашивала себя, сколько раз ей еще осталось совершить такое путешествие. Ирен Хадли выставила Проказницу и Барона, лошадей Нэнси и Алистера, на продажу, а престарелый Хохолок вряд ли сумеет продержаться еще одну зиму. Оставались только Данди и Робин, а уход за ними не требовал присутствия на ферме конюха в течение целого дня.
– Что ты будешь делать сегодня, Донни? – спросила Пудинг.
Брат нахмурился, пытаясь вспомнить.
– Косить траву в саду, – проговорил он наконец, и девушка улыбнулась.
– Твое любимое занятие, – сказала она.
Донни кивнул. Он любил видимые результаты, аккуратные полосы в траве, выстриженные косилкой, которую нужно было толкать перед собой. У Донни будет работа до конца его жизни, пообещала Ирен, но, если она продаст ферму, что тогда? И если для Пудинг не найдется на ферме занятия, то куда ей податься? Все вокруг было теперь совсем другим, не таким, как раньше. Фабрика выглядела по-прежнему, равно как и Усадебная ферма, и деревня, и коттедж Родник. Но это лишь с виду. На самом деле все изменилось. И Пудинг не знала, как будет жить дальше, сталкиваясь на каждом шагу с воспоминаниями и отголосками ее прежней беспечной жизни. Девушка расправила плечи и подняла голову. Она, конечно, не уедет ни в какой секретарский колледж и не оставит свою семью, а потому, что бы ни случилось дальше, ей придется с этим справиться.
Когда лошади были накормлены, а конюшни вычищены, Пудинг запрягла Данди в стенхоуп, и вскоре Ирен вышла из дома, натягивая кожаные перчатки. Пожалуй, она выглядела слишком роскошно в своей воздушной блузке и туфлях на крепких, устойчивых каблуках.
– Готова? – спросила она неуверенно.
– Дело только за вами, – кивнула Пудинг.
Они устроились на сиденье, Ирен взяла вожжи и цокнула языком, подавая сигнал Данди.
– Хорошо, – похвалила Пудинг. – А если он станет лениться и не сдвинется с места, просто резко скажите: «Пошел!»