Потаённые страницы истории западной философии

Зафиксировав в философии Платона два разных момента: техника мышления, с одной стороны, и разного рода «учения», с другой, – переход от одного к другому удобно совершить посредством определения того, что такое «рама» в живописи. Подходы у Сократа, Платона, Аристотеля будут разными – по мере развития философского метода мышления.

По логике Сократа, рама – это некая окантовка (упаковка, «одежда»), служащая для презентации «картины».

По логике Платона, рама – не оконная, не пчеловодческая, не техническая – после всех переборов предстанет как «оформленная граница» произведения.

По логике Аристотеля, рама картины – это граница двух разных пространств: внешнего (обычного, натурального) и внутреннего (иллюзорного, субъективного, зрелищного). Индукция Аристотеля идет от опыта: трибуна, сцена, стадион, кухня, кладбище – пространства огороженные, сакральные. Точно так же рама картины вырезает из пространства небольшую часть, внутри которой сталкиваются между собой три ипостаси риторики: иллюзия (текст), автор и зритель.

Всё, что внутри рамы, имеет вид и этим видом что-то изображается. Вид и изображение представляют собой две сопряженные части того иллюзиона, который художник представляет зрителю. Например, в картине Пикассо «Девочка на шаре» юная акробатка и могучий атлет изображают собой разные стороны здорового человечества. По-гречески вид будет обозначаться как «эйдос», а изображение как «идея». «Вид» зритель видит, а «идею» понимает, «умозрит».

Платон, по аналогии с рамой в приведенном примере, вводит образ «пещеры». Платоновская «пещера» – та же «рама», которая делит пространство на две принципиально разные части. Всё, что внутри условной рамы – это природа, «подлунный мир»; всё, что за рамой, это сверх-небо, «гиперурания». Современники Платона его не понимали, поскольку эллины привыкли считать, что боги живут в природе, «внутри рамы», – как и люди. Боги по представлениям эллинов живут высоко или глубоко, далеко или близко, но в той же «природе». Именно Платон разделил реальность на трансцендентную и имманентную, что впоследствии оценили лишь философствующие христиане.

На полотне картины «виды» очезримы, «изображения-идеи» умозрительны. Недействительный художник изготовляет в меру своих умений «вид» с надеждой, что зритель сам разглядит какие-либо «символические значения». Но идея не символ. Настоящий художник работает над идеей, лишь демонстрируя идею видами. В таком случае идея первична, вид вторичен. Философ Платон как настоящий эстет применяет ту же логику к миру: природа со всеми её видами (живыми и неживыми) предопределена идеями. В таком случае всё, что за «рамкой природы», не имеет вида, но является только идеями. Так возникает трансцендентальный «мир идей».

Мир идей довлеет над каждым человеком: в каждый момент жизни человек вольно или невольно подпадает под какую-либо идею. Пересек ребенок порог школы – школьник, пересек тот же порог в обратном направлении – пешеход. Платоновская мораль требует осознания того, под какой идеей оказывается человек при смене жизненных обстоятельств.

Одна из основных ошибок при изложении философии Платона состоит в смешении идеи и символа. Именно этому смешению обязано «движение символистов» в искусстве. Между тем, символ представляет собой лишь видимость идеи, кажимость, симулякр идеи, игривую аллюзию её. Но идея вне игры – точно так же, как правила игры в момент самой игры – они не меняются. «Мир природы» можно выдать за игру, но не сами правила игры – «мир идей».

Символ – тема философии Канта, но не Платона. «Теория знаков», а были в античности попытки такого рода, привлекала внимание в связи с медицинской диагностикой, метеопрогнозами, истолкованием структуры слова, физиогномикой характеров. Никакой тайны в знаке, естественно, не было. Одна реальность свидетельствует о другой: дым об огне, желтые белки глаз о болезни, слово о предмете (на основе «договоренности»). Другое дело, когда платоновское двоемирие превратили в идеологию: знаки превратились в идеологемы типа знамени, гимна, эмблемы – патетичность которых привлекла внимание сначала поэтов, а затем музыкантов и художников.