Потаённые страницы истории западной философии

Сама по себе диссертация имела формальный характер (для занятия должности доцента), причем защита проходила в приватной дружеской атмосфере (под руководством Ф. Шеллинга). Странным является сам факт выбора темы диссертации: «Об орбитах планет». Принято считать, что тайна гегелевской философии восходит к «Феноменологии духа», но тайна «Феноменологии духа» имела свои предпосылки, а именно: критика современной и успешной физики с точки зрения …Собственно, точка зрения тогда еще не получила своего терминологического выражения, скрываясь за выражением «творческий дух». «Только в том случае, – писалось в «Первой программе немецкого идеализма», – если философия даст идеи, а опыт – данные, мы сможем, наконец, получить большую физику, которую я предвижу в будущем. Современное состояние физики, по-видимому, не может удовлетворить творческий дух…» [Гегель 1972, 211]. О какой же «большой физике» мечтал Гегель, да и наступило ли её время к нашему двадцать первому веку?

Формальный повод для диссертации Гегель использовал со всей серьёзностью, ему присущей. Поскольку защита диссертации предполагала диспут, то и тема её должна была иметь «турнирный характер», бросать перчатку авторитету. В качестве такого авторитета был избран И. Ньютон, его «математические начала натуральной философии» и, соответственно, «закон всемирного тяготения». Естественно, у И. Ньютона критиков хватало и без Г. Гегеля, например, со стороны Х. Гюйгенса, Г. Лейбница или Л. Эйлера, причем, если первый только сомневался в ньютоновских гипотезах (а творчество Ньютона гипотезами просто фонтанировало, несмотря на знаменитое «гипотез не измышляю»), то последние над ними явно подсмеивались.

Конечно, И. Ньютон прекрасно осознавал, например, недоказуемость и непроверяемость собственного утверждения о том, что тело, предоставленное самому себе, будет покоиться или двигаться до бесконечности с одной скоростью по прямой линии. Без этой аксиомы, выдаваемой за «закон природы», нельзя сформулировать понятие механической «силы» (именно механической). Однако, не трудно представить себе негодование Г. Гегеля при чтении подобного рода утверждений. Для Гегеля с его интуицией «дурной бесконечности» и «перехода количественных изменений в качественные» тезисы И. Ньютона, выставляемые в качестве то ли аксиом, то ли законов, то ли вспомогательных средств вычислений, служили подходящим поводом для философско-логической критики.

И. Ньютон, как известно, долго не публиковал «закон всемирного тяготения», и дело было не только в излишней скромности – скорее, наоборот. Ньютон не мог определиться с тем, является ли он сам только «вычислителем», способным таблицы наблюдений превращать в формулы вычислений, или «физиком», способным понимать природу. Пикантность подобного рода сомнений усугублялась фантомами античной «физики», особенно по части вопроса об орбитах планет («блуждающих звезд»). Ньютону со студенческих лет был знаком трактат Аристотеля «О небе» (этот трактат входил в учебную программу), в котором для объяснения блуждающих траекторий планет на хронологической карте звездного неба использовалась математическая модель платоновского слушателя Эвдокса. Суть модели Эвдокса сводилась к тому, что Земля существует внутри особых «сфер» (идея идет от Пифагора), к которым прикреплены звезды и светила (включая Солнце и Луну), причем сферы вращаются вокруг Земли с разной скоростью и под разными углами наклона осей вращения. В таком случае при надлежащем подборе числа сфер, их скоростей вращения и углов наклона осей можно описать любое криволинейное движение «блуждающих звезд» на карте звездного неба. По вычислениям Эвдокса, для точных расчетов положения всех планет на небе в любой момент времени достаточно двадцати семи сфер. Как отмечает И.Д. Рожанский, «ученик Эвдокса Калипп усовершенствовал эту систему, добавив по две сферы для Солнца и Луны и по одной для каждой из планет; таким образом у Калиппа было уже 36 сфер» [Рожанский 1982, 230]. Античность верила в «сферы» едва ли не тысячу лет, И. Ньютон – уже нет. Но двадцать семь сфер, предложенные Эвдоксом для математического описания положения планет на ночном небе, для практики прогнозов давали прекрасный результат. С этого момента начинаются расхождения в европейской науке между математикой и физикой: математика вычисляет правильно даже при произвольных построениях относительно реальной физики. «Закон всемирного тяготения» не стал исключением, поскольку уже для его автора он был «другим вариантом Эвдокса»: вместо множества «сфер» появилась одна особая «сила» (воображаемая «сила тяготения»). В её реальности и сомневался И. Ньютон, не публикуя великий «закон природы» (или «закон вычисления»?).