Я смотрел на мяч, а думал об армии.
Зам НГШ отвел меня в сторону и заговорщицки сказал:
— Значит, так. Ты меня не видел. Передашь помощнику, что я у матери в Питере. У меня отпуск до первого сентября. Сегодня вечером уезжаю.
Я возвратился в свой кабинет на Арбате. Везде было тихо. Лишь где-то там, на площади у Белого дома, все еще кипела революция. В дверь кто-то постучал. Затем она открылась. И вдруг показалась нога в туфле и без носка. Нога весело шевелилась. За ней появился полковник Ильин. У него был вид сытого и довольного жизнью человека. Полковник упал в кресло и закурил, жмуря плутоватые глаза. Он стал рассказывать, какой волшебный половой бой с женой прогрессирующего импотента пришлось ему провести только что в комнате отдыха своего шефа, пока тот мотается где-то по войскам.
Полковник занимался любовью на листовках с воззваниями ГКЧП к военнослужащим. Листовок было много; сложенные в аккуратный четырехугольник, они представляли собой неплохой «ипподром» в не приспособленной для любовных утех ком-натухе.
Я думал о высоких материях демократической революции, о том, почему зам НГШ пытается скрыться от нее, а полковник все больше отвлекал меня своим рассказом о том, что одна из листовок якобы даже приклеилась к сказочно красивой попке его партнерши. На попку бы я еще посмотрел. От листовок тошнило.
Я достал из сейфа недопитую бутылку водки и недогрызенную пачку печенья. Выпили. Друг все больше распалялся увлекательными рассказами о любви. Я начинал выглядеть невинным пацаненком в сравнении с опытным половым разбойником. И тоже стал что-то вспоминать. Хмель разжигал приятные воспоминания и явные фантазии. Но на листовках я еще ни разу не упражнялся, и полковник с гордым превосходством выслушивал меня. Но, видать, я что-то перегнул. Он недоверчиво посмотрел на меня хмельными глазами и сказал на прощание:
— Ты еще расскажи, что на люстру с ней лазил!
Зашел дежурный офицер и передал приказание шефа срочно уничтожить все бумаги, которые хоть в какой-то степени могут скомпрометировать наше славное ведомство перед лицом демократии…
СВЕТ МАРШАЛЬСКОЙ ЗВЕЗДЫ
…23 августа 1991 года в кабинете министра обороны Советского Союза маршала Дмитрия Тимофеевича Язова проводился обыск. В присутствии нескольких генералов и полковников, приглашенных в качестве свидетелей, следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам вскрыл сейф арестованного министра. Сейф был пуст. И только в полумрачной глубине его что-то сверкало ярко и многоцветно. Следователь увидел Маршальскую звезду. Когда он взял ее, рука его задрожала. На своем пинкертоновском веку следователь видел и не такие драгоценности. Но никогда еще он не волновался так, как в тот момент.
Четыре года спустя Алексей, с которым меня познакомил сослуживец по Арбату — полковник Владимир Коржавых, рассказывал мне об этом, сидя на раскаленном полке жаркой московской баньки. Я первый раз в жизни слушал рассказ следователя, который, как мне показалось, стеснялся того, что ему довелось брать «матерого преступника».
— Когда мы брали некоторых других гэкачепистов, некоторые панически верещали, — сказал Алексей. — Язов же сдался молча, с чувством достоинства. Словно был уверен, что это временное недоразумение. И скоро перед ним извинятся… Первый раз в жизни я брал человека, вину которого не понимал до конца. Да и сейчас не понимаю…
Слушая Алексея, я думал о людях совсем другого пошиба — о тех наших московских крупнокалиберных прокурорах, которые без малейшего движения совести и сомнения готовы были с волчьей яростью вцепиться в горло любого политического противника их Хозяина. И наоборот — отвернуть свои очи от его сообщника, являвшегося преступником, на котором негде было ставить пробы…
Когда началось расследование уголовного дела ГКЧП, многих арбатских начальников стали таскать на допросы. Они признавались сослуживцам, что даже по характеру вопросов можно было понять, что некоторые следователи откровенно и прямолинейно выстраивают концепцию участия министра обороны СССР в «государственном перевороте».
Но им так и не удалось доказать, что маршал Дмитрий Тимофеевич Язов и многие другие высшие армейские генералы в августе 1991-го помышляли о захвате власти. «Можно ли назвать преступлением то, что министр обороны выполнил указания, данные ему лицом, исполняющим обязанности президента — Верховного главнокомандующего Вооруженными Силами?» — такой вопрос адвоката, прозвучавший в зале суда, внес на некоторое время раздрай в сплоченные ряды демократически настроенных судей, которые еще задолго до суда твердо знали, чем он должен закончиться…
В августе 91-го Язов принял «правила игры», которые определялись высшей государственной властью. Точно так же, как в октябре 1993-го или в декабре 1994-го (начало чеченской войны) сделал это министр обороны России генерал армии Павел Грачев.