Углубившись, я обнаружил, что история хабоку связана с «культурой Хигасияма» середины XV века. В 1467 году битва между враждующими самурайскими кланами, известная как война Онин, охватила Киото. В последующие десять лет хаоса столица была полностью разрушена, в результате чего в Киото выжила лишь горстка зданий, построенных до этой войны. Однажды в чайном доме Каика в Киото я повстречал пожилую женщину, и мы разговорились об антиквариате. «У моей семьи была замечательная коллекция антиквариата, но она вся погибла в последней войне», – вздохнула она. Я уже начал отвечать: «Но я думал, что Киото избежал бомбардировки во время войны», но прежде, чем я смог показать свое невежество, мастер чайного дома наклонился ко мне и прошептал: «под “последней войной” она имеет в виду войну Онин».
Война Онин, которую помнят полтысячи лет спустя, стала большим потрясением в истории Японии, уступая лишь поражению во Второй мировой. Киото превратился в обугленную пустошь. Все храмы дзэн были разрушены, аристократы кугэ бежали в провинции, а сёгун покинул центр города, скрывшись в Восточных горах Хигасияма.
Задолго до начала войны Онин учения дзэн о «небытие» и «пустоте» поселились глубоко в сердцах японцев. «Мир есть пустота, а пустота есть мир», – гласит знаменитый отрывок Сердечной сутры, которую даже по сей день японцы могут вспомнить наизусть. Однако «ничто» никогда не было чем-то бо́льшим, чем литературная выдумка; во время войны Онин, культурная элита Киото имела шокирующий опыт, впервые столкнувшись с пустотой.
«Мир есть пустота, а пустота есть мир», – гласит знаменитый отрывок Сердечной сутры, которую даже по сей день японцы могут вспомнить наизусть.
Художник Сэссю уехал в Китай в год, когда началась война, и по возвращении он привез с собой технику хабоку. Ее экстремальная абстрактность и спонтанность идеально отражала настроение отчаяния эпохи. Люди хотели нечто простое, нечто быстрое. Вместо крупномасштабных садов, требующих озер и высоких камней причудливой формы, они создавали небольшие песчаные сады. Плоские темные камни, разбросанные на белом песке, представляли собой трехмерный эквивалент «разбрызганной туши». В цветах предпочтение отдавалось нагэирэ («разбросанные цветы»), раскиданным в корзине, вместо татэбанэ («стоячие цветы»), формально оформленными в вазе. Со временем стремление к простоте породило идею ваби.
Концепция «пустоты» даже повлияла на популярные виды искусства, такие как Кабуки, где во время спектакля Додзёдзи строки из Сердечной сутры парафразированы для общего понимания: «Если кажется, что что-то существует, то этого нет. Если кажется, что этого не существует, то оно есть». Из войны Онин восстала культура абстракции, которая является основой японского современного искусства. Если бы в Японии была лишь яркая сторона культуры, то приезжим бы нечего было здесь изучать. Запретный город Пекина, дворцы Бангкока, Балийские танцы – другие места в Азии полны более удивительными видами, чем в Японии. Однако благодаря «встрече с пустотой» Япония развила искусство и ремесло необычайно простоты, что имело огромное влияние на мир.
Если бы в Японии была лишь яркая сторона культуры, то приезжим бы нечего было здесь изучать.
Вернемся к тайне складных ширм. Стиль больше напоминал Сэссю, чем сам Сэссю, но ширмы не были из его времени. Это указывало на работу школы Ункоку. Сэссю построил мастерскую Ункоку-ан в городе Хаги на побережье Японского моря, и его наследство стало известным как школа Ункоку. Тем не менее с годами художники Ункоку постепенно отошли от духа Сэссю и создали совершенно другую технику рисования; я не могу найти ни единого произведения Ункоку, которое было бы похоже на мои ширмы.
В этот момент я познакомился с Хосоми Минору. Его отец был предпринимателем в Осака, который занимался производством покрывал на заводе, расположенном к югу от старого порта Сакаи. Он начал коллекционировать произведения искусства после Второй мировой войны, и существует много историй о его резких осакских манерах. Однажды он узнал о продаже великолепной ширмы в Нагоя, которую продавец предлагал приобрести за 10 миллионов йен. Он проделал путь до Нагоя и дал продавцу пакет с восемью миллионами йен наличными. Продавец был так изумлен при виде такого количества денег, что он сразу отдал ширму. Старик Хосоми направился домой с ширмой, оставив продавца в замешательстве от того, что произошло.