Потерянная, обретенная

Через два месяца я вернулась в Париж. О, как я отвыкла от него за время, проведенное в Довилле! Мы там почти нигде не бывали, не встречались с людьми, вели замкнутый образ жизни, который так мил влюбленным парочкам. Но это уединение дало мне шанс заметить, как изменилась столица с тех пор, как окончилась война. Оправившийся после тяжелых времен город манил, обещал, притягивал к себе. Париж все еще был окружен кольцом средневековых оборонительных укреплений. Но в самом густонаселенном городе мира – на тенистых улицах, широких бульварах, мощеных площадях – круглые сутки напролет щеголяла, кричала, кипела жизнь. Железные дороги были перегружены: каждый час поезда привозили провинциалов, жаждущих прикоснуться к круговерти столицы и порастрясти тугую мошну – жизнерадостных бургундцев, прагматичных нормандцев, упрямых овернцев, вспыльчивых бретонцев. Приезжали и те, кому больше некуда было податься: иностранцы, бежавшие от революции, войны или просто собравшиеся на заработки: итальянцы, испанцы, евреи, русские… Коренные парижане вовсе не были рады. Пришельцы основывали колонии, под напором которых древний город менял свое обличье. В Тампле и Марэ, где обосновались иудеи, все афиши, рекламы, витрины и даже письмена детей на асфальте – все было на идише, там и тут виднелись звезды Давида, а в витринах табачных и книжных лавочек красовались объявления, что отсюда можно послать весточку в Палестину. Напротив синагоги степенно прохаживались бородатые мужчины в черных шляпах. Они носили локоны, словно красавицы прошлых лет. У иудеев был свой кинотеатр, свои школы, библиотеки, магазины. Но за платьями богатые еврейки приходили все-таки на улицу Камбон.

Русская диаспора, которой я в последнее время по понятным причинам стала интересоваться, жила куда более разобщенно. Значительную часть соотечественников Александра я встречала в такси. Нет, они были не попутчиками, а водителями. Многие происходили из дворянских семей и в свое время занимали в России видные посты. Такси в Париже существовали давно, но теперь их стало значительно больше – тринадцать тысяч машин, как уверяли газеты. Определенного тарифа не было, его устанавливали транспортные парки. Помимо платы по счетчику шоферу полагалось выдать мелочь «на чай», и модный фельетонист шутил, что, мол, получив пять процентов от счета, водитель ворчит, десять – молчит, за пятнадцать благодарит, а за двадцать берет под козырек. Всех возмущало такое беспримерное стяжательство, но, разговорившись с одним из этих Эрихтониев [6] , я узнала, что шофер большую часть выручки отдает парку и вынужден на собственные деньги покупать шины, запчасти, горючее, а также ремонтировать свой двухцилиндровый «Рено», «Пежо» или «Ситроен». И это несмотря на то, что экзамен на право водить парижское такси было выдержать очень трудно, и клиенты в любой момент могли пожаловаться на водителя в компанию, и тогда увольнение следовало немедленно. В условиях конкуренции клиентуру надо беречь!

Такси, автобусы, грузовики, мотоциклы. Да что там! Парижане вовсю обзаводились личными авто. Помню, как мы с Рене, разинув рты, любовались лакированным автомобилем Боя, а теперь каждый мог купить себе машину, в кредит или в рассрочку, – пожалуйста! Люди состоятельные, обидевшись на такую демократизацию предметов роскоши, стали заказывать автомобили по индивидуальному проекту. Это было дорого, но того стоило. Какие только экземпляры не появлялись на парижских улицах! Помню розовый «Бугатти» одной пожилой баронессы, изнутри весь простеганный атласом, словно конфетная бонбоньерка…

Дешево – всего триста долларов, а подержанные отдавали за сто! – стоили шумные неповоротливые «Форды». Доступно, и запасные части можно купить где угодно, а что едем от силы пятьдесят километров в час, так это не беда, куда торопиться? Тогда не ездили в автомобилях на службу, только на пикник, на загородную прогулку. Кто любит скорость, покупает «Амилькар», «Балло», «Беке», «Вуазен», «Дармон», «Пежо», «Сальмсон», «Ситроен». В автосалоне можно приобрести вместительный семейный автомобиль или юркую двухместную машину – и шпарь все сто пятьдесят километров в час!

В больших дорогих машинах шофер сидел снаружи, и с ним нужно было общаться через трубку или опустив крутящейся ручкой звуконепроницаемое стекло. Салон превращался в уединенную комнату, где в прикрученные к стенам серебряные вазочки ставили букеты живых цветов, где задергивались шторки, кресла были маняще удобны, а в баре, в серебряном ведерке, красовалась бутылка шампанского. Позже вошло в моду держать в салоне радиоприемник. К этим монстрам не продавали запасных частей, если они ломались, их чинили на заводе. Но ломались они редко.