Потерянная, обретенная

Я думала, что Рене снимет для свадьбы зал в «Нормандии», но после венчания мы отправились в небольшой двухэтажный отель прямо на берегу моря, окруженный стеклянной верандой, разукрашенный гирляндами и разноцветными огнями, которые составляли переплетенные инициалы новобрачных. Играл оркестр, управляемый необыкновенно ловким негром в нежно-сиреневом фраке. Он то и дело вскакивал, бил в тарелки, подмигивал толпе, посылал воздушные поцелуи и лихо вскидывал ноги выше головы.

Рене танцевала с мужем, а меня подхватил какой-то высокий неулыбчивый человек, но с простым и ясным лицом. Танцевал он не слишком ловко, и я сразу подумала, что он человек не светский, а потом еще – что иностранец. Мы едва обменялись двумя фразами, но я почувствовала, что он излишне отчетливо выговаривает слова.

– Вы не француз? – спросила я.

– Угадали. Я русский.

Я стала вспоминать, что слышала о России в последнее время. Ну да, революция и балет. В парижском ателье работала манекеном русская девушка Наташа. Она была очень красивая и такая же молчаливая, как и этот тип. Может быть, это общая черта нации. А все-таки жаль, что я ее не разговорила. Тогда у меня было бы больше тем для общения с моим партнером по танцам.

– Вы любите балет?

Он наконец улыбнулся.

– Нет. Я не люблю балет. Признаться, я вообще плохо разбираюсь в искусстве.

В танцах наступил перерыв, оркестр отправился отдохнуть, и стало слышно, как вздыхает и ворочается за стенами отеля море. Я подошла к Рене.

– Я так счастлива, даже страшно! – призналась она. – Как тебе свадьба?

– Замечательно! А с кем я танцевала?

– Что ж ты, танцевала и не познакомилась? Это Александр Зеньковски, приятель Жюля. Ему принадлежит эта гостиница. Я его не особенно знаю. Он тебе понравился?

Что было ответить? Разумеется, понравился, иначе я не танцевала бы с ним несколько танцев подряд. Но если бы я сказала об этом Рене, она бы сделала преждевременный вывод. И я молча пожала плечами. А потом мельком взглянула в зеркало и сама себе понравилась. У меня были красивые плечи в вырезе черного вечернего платья. Шанель тогда как раз ввела моду на черный цвет вечерних туалетов. И местный парикмахер хорошо уложил мои волосы. Буду всегда ходить к этому парикмахеру. Что это? Опять музыка. Он идет ко мне через весь зал…

– Катрин! Да он влюбился в тебя! Врезался по уши!

Мы танцевали всю ночь, так что я стерла подошвы туфелек, как принцесса из старинной сказки, которую рассказывала нам в дортуаре сестра Агнесс. Да полно, со мной ли это происходило? Может быть, только и есть в моей жизни настоящего, что этот рассвет, розовеющий в первых лучах солнца песок, нежно вздыхающее море и человек рядом, внимательный, спокойный, твердо поддерживающий меня под локоть, бережно набрасывающий мне на плечи палантин…

Мы целовались на песке, моя голова лежала в его руках, и все же, когда я попала в свой номер, песок был у меня в волосах и даже за шиворотом. Дрожа от усталости и счастья, я легла в жестко накрахмаленные простыни, словно письмо в конверт. Я знала, что написано в этом письме, и знала, чье имя будет написано на конверте.

Я оказалась настоящей дочерью своей матери. Когда я счастлива в любви, все остальное отступает на задний план.

Александру нравилось, как я произношу его уменьшительное имя.

– Скажи еще раз, – просил он.

– Са-ша́, – повторяла я. Тогда он целовал меня. Мы целовались непрерывно, я тонула в его любви, как в море. Кажется, он порядком забросил свои дела – днем мы валялись на пляже и купались, вечером танцевали, по ночам гуляли. На рассвете он провожал меня в отель.

Конечно, Рене стала моей наперсницей. Он всегда обожала совать нос в чужие любовные дела. Теперь же у нее были для этого все основания, ведь мы с Александром познакомились на ее свадьбе!

– Скажи, дорогая, он уже сорвал твой цветочек? – поддразнивала меня она. – И где же это случилось – на пляже или в роще? Или вы дошли до постели?

– Отстань, – отмахивалась я.

– А вдруг он покрыт волосами, как медведь, с шеи до ног? Он же русский! Или делает это, рыча!

– Рене, перестань!

– Это шутка, моя дорогая. Я слышала об особенной славянской порядочности, когда мужчина так уважает девушку, что может сделать ее своей, только заключив с ней законный брак. Вне брачного ложа он не опаснее котенка. Кажется, тебе попался именно такой экземпляр.

– Рене! Ну что ты болтаешь!

Мой возлюбленный был очень страстен, он зажигал во мне веселое нетерпеливое пламя, но мы еще не переступили того порога, который отделяет невинных пастушку и пастуха от нимфы и фавна. Он ни разу не повел себя так, как в свое время Кристиан. Александру я не могла бы противиться. Но, кажется, Рене была права.