Потерянная рукопись Глинки

– А, знаю, о каких нотах вы говорите! – воскликнула Юля. Она уже рассматривала содержимое пачек. – Рукописные ноты, старые у нас давно в семье были, маме друг подарил, еще в молодости. Я в школе тогда училась. Даша недавно только узнала, что они ценные. Но убить из-за них не могли! Их цена рыночная все ж не настолько большая, хотя это и раритет. На них автограф смоленского музыканта… – Юля запнулась – Бера! Был такой музыкант – Бер! Одно время служил хормейстером у Тенишевой! Даша мне рассказывала по скайпу про эти ноты. Она удивилась, что они оказались дорогими такими. У нас они просто так валялись: мама не умела играть, а я, хотя и училась в музыкальной школе, потом быстро все забыла, не слишком музыкой увлекалась.

Шварц слушала рассеянно, она тоже перебирала ноты в пачке.

И Потапов в это время занимался историей с нотами. Он ушел с поминок пораньше. Причина была важная – в Управление полиции спешил. Сегодня утром бывший участковый позвонил Полуэктову и узнал, что на пятнадцать тридцать вызван для дачи показаний по интересующему его делу свидетель Борисов. Этот Денис Борисов, пианист, звонил пострадавшей незадолго до ее гибели. Ирина, Дашина подруга, про него говорила, что он насчет нот общался с потерпевшей. Потапову было интересно узнать, что там за ноты пропали – странная какая-то история, хотя вряд ли ноты могли послужить мотивом преступления. Не та у них рыночная цена. Однако чего не бывает… Как-то они очень уж вовремя пропали.

Дошел он до управления быстро – от кафе было недалеко идти. Пропуск на его имя Полуэктов передал на вахту заранее, пропустили сразу. Возле двери в кабинет Полуэктова и Демина сидел молодой человек, вертел телефон в руках. Бывший участковый и не поглядел на него – во время допроса разглядит. Демин на месте отсутствовал, майор предложил ветерану милиции почетное место рядом с собой. Потапов, однако, отказался – сел в уголке, на столе бумаги разложил, будто своим делом занимается, случайно тут.

Свидетель производил приятное впечатление: высокий худой блондин с несколько выдающимся хрящеватым носом, с вдумчивым взглядом светлых глаз, держится спокойно. На вид лет двадцать семь. На вопросы этот Денис Борисов отвечал в меру подробно, не спеша. Не то чтобы думал долго над ответом, просто отвечал обстоятельно. Сказал, что с потерпевшей был знаком несколько лет, познакомились в музучилище. Он учился на последнем курсе, когда Даша поступила, а студенты все друг друга хоть чуть-чуть знают. Более интенсивно, однако, начали общаться лишь недавно, пару месяцев назад. Знакомство не имело личного характера, общались по делу: Даша попросила идентифицировать одну нотную запись, находящуюся в ее владении.

– Я заочно учусь в Московской консерватории, – сказал Борисов. – Интересуюсь историей русской музыки. Смоленских музыкантов прошлого знаю неплохо.

– Когда гражданка Леонова попросила вас помочь идентифицировать рукопись? – спросил Полуэктов.

– Нынешней весной, – слегка помедлив, ответил концертмейстер. – В апреле примерно.

– Вы возили рукопись в Москву?

Он опять немного помедлил, но ответил четко.

– Да, я ездил по своим делам и заодно узнал про Дашины ноты. Даша дала мне рукопись, я там поработал в архиве. Потом вернул, конечно, раритет хозяйке. Уже в Смоленске. Автограф на нотах оказался принадлежащим хормейстеру Николаю Дмитриевичу Беру. Он изучал фольклор, многое записывал от носителей фольклорной музыки. Эту запись сделал, видимо, под впечатлением посещения цыганского табора. Там цыганские напевы. Что интересно, они обработаны профессионально. Рукопись показывает, что Бер был не только собирателем народных мелодий, но и обработчиком. Ноты эти, я бы сказал, – фантазия на тему цыганских песен.

– Если ноты столетней давности – это раритет? Велика ли их рыночная стоимость?

Свидетель слегка задумался.

– Бер малоизвестен. Его знают как собирателя, да еще он хормейстером у Тенишевой служил. Его деятельность лишь знатокам да краеведам интересна. Но время отдаленное – самый конец девятнадцатого века. Думаю, музей или собиратели старины могли бы купить эти ноты за тридцать или даже сорок тысяч.

– Вы весной и вернули хозяйке ноты?

– Да. В мае.

– А почему же звонили ей за день до смерти?

Потапов при этом вопросе так и впился взглядом в свидетеля. Однако тот оставался спокойным.

– Это не по поводу нот. Уже не про ноты говорили. Мы после истории с идентификацией остались с Дашей хорошими знакомыми. Смоленск – не слишком большой город, так что встречались и на музыкальных мероприятиях, и на улице случайно. Очень часто при встречах останавливались, обменивались новостями. Так что я был в курсе, что Даша хотела бы взять ученика. Ей мать присылала деньги, но, конечно, денег всегда не хватает, тем более молодой девушке. По этому поводу я ей и звонил: почему не помочь хорошему человеку? – Он улыбнулся. Улыбка была приятная, открытая.

– Какого ученика? – удивился майор. – Она ж сама еще училась!