Потерянная рукопись Глинки

– Здравствуйте, господа! – сняв картуз, он поклонился (не слишком низко) композитору и подошедшим уже Стунееву с Юлей. – Петь мы, да, можем… Есть у нас песни, и бывает, что господа приезжают в табор песни слушать, это так. Однако рановато вы приехали. Сейчас все заняты. Если петь да плясать с утра, откуда деньги на жизнь взять? Песнями сыт не будешь. Чем питаться, чем коней кормить?

– Это верно, – вступил Стунеев, – работу делать надо, без работы не проживешь. Однако деньги и за хорошее пение получить можно. Мы вам за песни как за работу заплатим, если хорошо споете.

Глинка, улыбаясь, кивнул.

– За хорошее пение, да если песни хороши, денег не жалко.

– Что ж, – старик смотрел по-прежнему без улыбки, но взгляд стал менее суровым. – Почему не спеть, если не в ущерб себе? Если господа хорошо заплатят? Есть у нас певуны хорошие, это верно.

Он обратился к сородичам и что-то сказал гортанно. Тотчас все разбежались по шатрам, и вскоре табор зашевелился.

Приезжих господ отвели на уютную полянку за березами, где уже были поставлены для них покрытые ковром скамьи.

Хозяева о чем-то шумно переговаривались на своем языке, подходили новые люди – нарядно, ярко одетые: мужчины с гитарами, женщины в монистах, в шалях. Разговаривая, жестикулировали, размахивали руками… и наконец от толпы отделились трое молодых мужчин с гитарами. Большая группа цыган стала рядом. Выдвинувшаяся из этой группы девушка запела.

Слова были непонятны, но голос был чудесный – чистый и одновременно как бы немного приглушенный, так требовала мелодия. Да ведь они и приехали за мелодией! Глинка тотчас начал записывать ноты. Юля и ее отец слушали, погружаясь в музыку. Песня была грустная, но не заунывная. Голос девушки тосковал, но не жаловался. Голос сам приглушал свою тоску, льющуюся из души. Время от времени солистку поддерживал хор – когда вступала группа, коллективная печаль мощно рвалась в небо, продиралась сквозь ветки окружающих поляну берез. Тонкие ветки трепетали, становясь частью пения. Женщины взмахивали шалями, как яркими крыльями, мужчины притоптывали ногой, иногда делали какие-то коленца. Глинка вспомнил Кастилию, Андалузию… Нет, не то, совсем не похоже. Здесь больше печали, а страсть… страсть сдерживается изнутри.