Потерянные сердца

Ее радость одновременно утешает и ранит меня. Я спешиваюсь и сжимаю ее руку, переводя взгляд на Вашаки, который стоит рядом с женой. Он не так бурно радуется моему появлению, но спокойно приветствует меня:

– Джон Лоури.

– Вождь Вашаки.

– Откуда ты прибыл? – спрашивает он, вглядываясь в просторы у меня за спиной.

– Да! Как ты здесь оказался? И где твоя женщина? – вторит ему Ханаби. – Где твоя семья? Ты прибыл один?

Несколько секунд я не могу ничего ответить. Слова застряли в путанице моих мыслей, и у меня нет сил разбирать этот клубок. Я не давал волю скорби, чтобы не сломаться. Я гнал от себя почти любые чувства. Если я расскажу эту историю, если я произнесу эти слова вслух, то могу не выдержать.

– Джон Лоури! – зовет Ханаби, встревоженно хмурясь.

На лице Вашаки такое же выражение.

– Мою жену… – Я не могу вспомнить, как сказать «забрали» по-шошонски, поэтому начинаю заново. – Наоми… потерялась.

* * *

Я рассказываю Ханаби и Вашаки все, что мне известно, начиная с того, как Уайатт увидел дым, и заканчивая тем, как я отправился по следу тех, кто увел Наоми. Несколько раз мне приходится останавливаться. Ханаби приносит мне еду и воду. Вашаки протягивает бутылку виски. Я не люблю спиртное. Никогда не любил. Но теперь наливаю немного в кружку и залпом выпиваю.

Виски не помогает прийти в себя и не ослабляет путы, стиснувшие мое сердце, но жгучее послевкусие немного отвлекает, и мне удается выдавить из себя все, что мальчики рассказали об индейце, которого случайно подстрелил Уилл. Вашаки спрашивает, велик ли был отряд и как выглядели воины, но я не могу ничего сказать. Мне известно лишь, что их было достаточно, чтобы быстро разделаться с тремя мужчинами и двумя женщинами. Судя по следам копыт, пусть и трудноразличимым, нападавших было девять или десять.

– Почему они не убили твою женщину вместе с остальными? – спрашивает Вашаки.

Я сам задавался этим вопросом, но ответить на него не могу. Ханаби сидит неподвижно, но ее глаза и печально опущенные уголки рта выдают сострадание.

– Мне очень жаль, Джон Лоури, – шепчет она. – Это большое горе.

– Больше никого в караване не было? – уточняет Вашаки. – Они были одни?

Я объясняю, где все случилось, почему они остались одни и как далеко отошли от Бэр-Ривер и Шип-Рок. Вашаки знает эти места под другими названиями, но кивает, когда я описываю ручей и черные скальные выступы и указываю примерное расстояние от того места, где мы находимся сейчас. Когда я заканчиваю, он некоторое время сидит неподвижно, положив руки на колени и выпрямив спину, и молчит, а я и не пытаюсь добиться ответа. Я сам погрузился в усталое оцепенение. Дочь Ханаби проснулась, так что та встает и возвращается с малышкой на руках.

– Покателло, – говорит Ханаби и смотрит на мужа, поджав губы.

Покателло. Тот самый вождь шошонов, ответственный за нападение на солдат. Я молчу, Вашаки тоже.

– Покателло, – настойчиво повторяет Ханаби, не дождавшись ответа.

Вашаки издает недовольный звук, но, кажется, никак не может принять решение. Наконец он снова поднимает на меня взгляд:

– Каждую третью зиму мы отправляемся к месту Собрания.

Как и пауни, большинство племен считают сезоны, а не года, если вообще измеряют время.

– Все шошоны. Северные, восточные и западные, – добавляет он.

Я вспоминаю, что Ханаби говорила об этом, когда мы встретились у Грин-Ривер.

– И сейчас вы направляетесь туда?

– Да. – Он тяжело вздыхает. – Покателло будет там.

– Я не уверен, что это сделали люди Покателло, – возражаю я.

– Это были они, – просто отвечает Вашаки. – Это их земли. Он погонит украденных животных к месту встречи. Там он их обменяет. И твою женщину тоже… Или убьет. И белые люди так и не узнают, кто виноват. – Он пожимает плечами. – Но новости о нападении распространятся среди белых, и плохо будет всем племенам. Всем шошонам. Всему народу.

Его голос звучит так уверенно, и о судьбе Наоми он говорит совершенно бесстрастно.

– Вы отведете меня туда? – выговариваю я, с трудом сдерживая гнев.

– Он не отдаст ее тебе. Ты будешь один среди шошонов.

– Он будет не один, – возражает Ханаби, скрестив руки на груди и устремив на мужа яростный взгляд. – С ним будешь ты. И все наше племя.

Вашаки не возражает. Он вглядывается в мое лицо.

– Ты хочешь убить Покателло? Хочешь убить его людей? – спрашивает вождь.

У меня перед глазами встает окровавленная голова Уильяма и лицо Уоррена. Элси Бингам с доброй улыбкой, обожавшая своего неказистого мужа. Уинифред. Уинифред, которую я так любил. Уайатт, Уэбб и бедный Уилл, на чьи плечи свалился огромный груз, слишком тяжелый для двенадцатилетнего мальчишки.

– Да. Я хочу убить его. И его людей. И если я найду свою жену мертвой, я убью его и отнесу скальп ее братьям, чтобы они знали, что я отомстил за содеянное, – клянусь я.

– А если она будет жива? – спрашивает Вашаки. – Если я помогу вернуть ее тебе?

Я не знаю, чего он хочет от меня, поэтому просто жду, сцепив зубы, сдерживая гнев и страх.