Если бы Гарет уместился в сундук, я бы его там закрыла и спрятала ключ. Но было слишком поздно. Мистер Харт и доктор Мюррей уже месяцами писали письма, чтобы он попал на офицерскую подготовку.
Май 1915
Подготовка офицерского состава завершилась четвертого мая. Мы поженились на следующий день — в среду пятого числа. Доктор Мюррей подарил каждому, кто работал в Скриптории, два дополнительных оплачиваемых часа, чтобы они нас поздравили.
Ночью накануне свадьбы я спала в комнате Лиззи, а утром она одела меня в простое кремовое платье с двойной юбкой и высоким кружевным воротником. На манжетах и по краю подола она вышила листочки и кое-где пришила стеклянные бусинки, чтобы
Доктору Мюррею нездоровилось, но он предложил поехать со мной в церковь Святого Варнавы в повозке. В последний момент я отказалась. Солнце действительно светило, и я знала, что Гарет пойдет в церковь пешком с мистером Хартом и мистером Свитменом. Я не видела его три месяца, пока шла подготовка офицерского состава, и мне хотелось столкнуться с ним, когда наши дороги пересекутся на Канал-стрит.
Миссис Мюррей успела сделать три снимка со мной под ясенем: один — c доктором Мюрреем, второй — с Дитте, а третий — c Элис и Росфрит. Она уже убирала фотокамеру, когда я попросила ее сделать еще один снимок.
Лиззи стояла на пороге кухни, скромно одетая в новое платье. Я махнула ей рукой, но она покачала головой.
— Лиззи, — позвала я ее. — Ты должна. Это день моей свадьбы.
Она подошла, смущенно склонив голову от устремленных на нее взглядов. Когда она встала рядом со мной, я заметила булавку ее матери, ярко сверкающую на фоне тускло-зеленой фетровой шляпы.
— Повернись немного в эту сторону, — сказала я.
Мне хотелось, чтобы камера запечатлела ее украшение, и я подарила бы ей фотографию.
Гарет был одет в офицерскую форму. Он выглядел выше, чем раньше, и я пыталась понять, мне это только казалось или он выпрямился после освобождения от работы за наборным станком. Он был красив, и я была красива — так, как никогда раньше. Так мы подумали друг о друге, когда приблизились к церкви с разных сторон улицы.
Пройдя внутрь, мы встали перед викарием. Мистер Харт стоял слева от Гарета, а Дитте — справа от меня. Четыре ряда скамей были заняты работниками Издательства и Скриптория. В центре первого ряда сидели доктор и миссис Мюррей, мистер Свитмен, Бет и Лиззи. На свадьбу мы пригласили больше гостей, но близкие друзья Гарета воевали во Франции, а Тильда записалась в Отряд добровольной помощи, и ее матрона в соборе Святого Варфоломея в Лондоне не разрешила ей приехать.
Я не запомнила ни слов викария, ни его лица. Наверное, я слишком долго рассматривала букет, который для меня собрала Лиззи, поэтому в памяти остался лишь стойкий аромат белых нежных ландышей. Когда Дитте попыталась забрать его, чтобы Гарет надел мне кольцо, я отказалась выпускать его из рук.
Мы вышли из церкви и попали под дождь из риса, который подкидывали над нашими головами женщины из переплетной мастерской. Потом я увидела хор наборщиков и печатников в белых фартуках. Мы с Гаретом держались за руки и с восхищением слушали, как они пели «При свете серебристой луны».
Росфрит сфотографировала нас. Я вдруг с ужасом представила этот снимок на каминной полке: Гарета, навечно оставшегося молодым, и себя — старой, закутанной в шаль и одиноко сидящей у огня.
Мы всей толпой шли по улицам Иерихона. Когда мы дошли до Уолтон-стрит, переплетчицы и хористы вернулись в Издательство, работники мистера Брэдли и мистера Крейги свернули к старому зданию Музея Эшмола. Остальные пошли с нами в Саннисайд, где под ясенем нас ждал стол с тортом и бутербродами. Это напомнило мне все наши чаепития и пикники, которые мы устраивали в честь завершения работы над очередной буквой или выхода нового тома Словаря. Когда миссис Мюррей повела доктора Мюррея в дом, мы поняли, что подаренные помощникам два часа закончились. Мистер Брэдли и Элеонор вернулись в Музей Эшмола, а мистер Харт отправился в Издательство. Дитте и Бет отвели миссис Баллард на кухню, а Элси и Росфрит вызвались помочь Лиззи все убрать. Мистер Свитмен самым последним вернулся к работе в Скрипторий. Он пожал руку Гарету и взял мою, чтобы поцеловать ее.
— Каким гордым и счастливым был бы твой отец, — сказал он. Я с благодарностью смотрела ему в глаза, зная, что память о папе живет не только в моем сердце.
Мы стояли на крыльце папиного дома. Моего дома. Стояли, как будто ждали, когда нас впустят. Возникла небольшая путаница в том, кто должен первым открыть дом.
— Теперь это наш дом, Гарет, — сказала я.
Он улыбнулся.
— Может быть, и так, но у меня нет ключа.
— Ах да, конечно! — я наклонилась и достала ключ из-под цветочного горшка. — Вот он.
— Не думаю, что тебе нужно так легко отдавать его мне. Дом — это не приданое.
Прежде чем я успела ответить, он поднял меня на руки.