Потерянные слова

* * *

В нашем доме свет горел только в коридоре, но мне его хватало. Я села на нижнюю ступеньку лестницы, не снимая пальто, и снова перечитала письмо Гарета. Затем я просмотрела все слова, которые он вычеркнул из писем солдат и переписал для меня. Прошло несколько часов, и меня охватил холод. Я посмотрела на дату письма: оно было отправлено пять дней назад.

Я дошла до Саннисайда, пробралась на кухню и поднялась наверх. Лиззи храпела. Я постаралась открыть дверь как можно тише, взяла покрывало и устроила себе гнездышко на полу.

Утром я проснулась от тихого шуршания Лиззи. Увидев, что я открыла глаза, она отругала меня за то, что не разбудила ее ночью. Я рассказала ей о письме Гарета, и она помогла мне улечься в постель, еще хранившую тепло ее тела.

— Пойду убирать Скриппи, а ты спи, — сказала она, укрывая меня одеялом.

Только мне не спалось. Когда она ушла, я перегнулась через край кровати и достала сундук. «Женские слова и их значения»: он сказал, что есть на каждой странице. Я взяла словарь в руки, вдохнула аромат кожи и открыла первую страницу. Целый год он работал над ним.

* * *

Когда мы закончили уборку в Скриптории, я обрадовалась, что мне нужно было еще идти в больницу. Может быть, Гарет будет доставлен туда. Чего он лишится? Руки? Ноги? Разума, как Берти?

— Добрый вечер, мадам, — сказал Ангус. — Весперманжо уже приносили. Мы с Берти славно поболтали о картошке. Я предположил, что ее разбавили акво, и он согласился.

— У меня все хорошо, спасибо, Ангус.

— Не обижайтесь. Я не спросил, как у вас дела, хотя и мог бы. У вас все хорошо?

— Да, я просто устала.

— А у нас в палате новенький. Язык у него слишком длинный. Извел всех сестер. Никакого уважения к другим. Я слышал, что его прозвали Однорукий Снайпер — во Франции он убивал винтовкой, а здесь — языком. Говорят, он в Редклиффе уже давно. В другой палате, наверное, довел всех до белого каления, поэтому его к нам перевели.

С «новеньким» я была уже знакома. Когда он увидел, что я смотрю на него, он сморщил губы в поцелуй. Я отвернулась от него к Берти.

— Вы до сих пор слова собираете? — спросил Однорукий Снайпер. — Этот трус ничего вам не скажет. Заткнулся при первой атаке.

— Не обращайте на него внимания, мадам.

— Отличный совет, Ангус.

Но бойкот не помог.

— Я знаю словцо, которое взорвет тебя.

Некоторые люди очень добрые, а другие — нет. И неважно, какую форму они носят. Не было сомнений в том, какое слово он собирался произнести. Оно было точным и метким. Он повторял его снова и снова, даже тогда, когда оно уже достигло своей цели.

— БОМБА. БОМБА. БОМБА. БОМБА. БОМБА.

Берти прижался к матрасу, а затем резко вскочил с него, сбив меня с ног. Его крик отскакивал от стен, поэтому я слышала его со всех сторон.

Встав на четвереньки, я оглядела палату. Потерявшись в пространстве, я на миг подумала, что это настоящая воздушная атака, а не подлость мерзавца.

В палате почти ничего не изменилось с тех пор, как я в нее вошла, но взгляды раненых были устремлены на нас. Мой стул лежал опрокинутым, а кровать Берти стояла криво. Он скорчился под ней, прижав колени к груди и зажав уши руками. Его трясло так, как будто он голым лежал в сугробе. Бедняга намочил себе штаны.

Ангус лежал на полу, как будто его спихнули с кровати. Вместо стоп на ногах были повязки. «Траншейные стопы», — говорил он сам. Помогая себе руками, он полз к Берти.

— Амико, — протяжно, нараспев позвал он, словно ребенок, играющий в прятки, — Амико, амико.

Крик превратился в ужасный стон, и Берти стал раскачиваться взад и вперед.

Я подползла к нему на коленях и обняла его трясущееся тело. Он был маленьким и худым — совсем еще ребенок.

— Секура, — сказала я ему на ухо.

Я вспомнила, как Лиззи сажала меня на колени и прогоняла прочь все мои тревоги своим спокойным, равномерным голосом.

— Секура, — сказала я, раскачиваясь вместе с Берти. — Секура.

Ангус обнял нас обоих, и я почувствовала, как он останавливает наше раскачивание. Стоны Берти сменились мычанием, а я напевала ему на ухо. Он перестал раскачиваться, прижался к моей груди и заплакал.

* * *

Сестра Морли посадила меня за свой стол и принесла мне кружку чая.

— У нас много таких парней, как Берти, — сказала она. — Не с таким же военным неврозом — я думаю, это особый случай, — а тех, которые не разговаривают, хотя, по мнению доктора, у них сохранилась функция речи.

— Как им помогают?

— Многих отправляют в военный госпиталь в Нетли, недалеко от Саутгемптона, — ответила сестра. — Они пробуют разные способы лечения. Доктор Остлер считает, что к вашей эсперанто-терапии стоит присмотреться, и он написал об этом своим коллегам. Он наслышан о вашей работе над Словарем и думает, что ваш опыт может пригодиться при разработке программы лингвистической терапии. Он надеется, что вы сможете поехать туда и поговорить с персоналом о том, как вы общались с Берти.

— Но Берти не сказал ни слова, — сказала я. — Нет никаких признаков того, что мои действия пошли ему на пользу.

— Это был первый раз, когда его удалось успокоить словами вместо хлороформа. Это прорыв, миссис Оуэн.