Потерянные слова

* * *

Я сидела на краю кровати и смотрела на свой школьный ранец. Я до последнего была уверена, что он поедет вместе со мной в Бат к Дитте и ее сестре. С любовью, твоя Дитте. Перечитав письмо тети, я швырнула его на пол и растоптала.

Во время ужина мы с папой молчали. Вряд ли Дитте удосужилась обсудить с ним мою просьбу.

— Эсси, завтра тебе рано вставать, — сказал он, унося тарелки на кухню.

Я пожелала ему доброй ночи и пошла наверх.

Комната папы почти утонула во мраке, но, раздвинув шторы, я впустила последние отблески уходящего дня.

— Сезам, откройся! — шепнула я дверцам шкафа, вспоминая о прошлом.

Просунув руку между платьев Лили, я достала полированный ящик. Судя по запаху, его недавно натирали воском. Я подняла крышку и провела обожженными пальцами по письмам, как по струнам арфы. Мне хотелось, чтобы Лили заговорила, чтобы подсказала слова, которые помогут убедить папу оставить меня дома. Но она молчала.

Струны были расстроены. Письма в конце ряда звучали не в лад: белые и синие конверты сменились дешевыми светло-коричневыми из Колдшилса. Я взяла самый последний и придвинулась к окну прочитать то, что написала сама.

В памяти сохранилось каждое слово. Разве могло быть иначе? Я переписывала их снова и снова. В письма попали не те слова, которые я выбрала. Мои слова были разорваны. «Ты только расстроишь отца», — сказала мисс Маккиннон и надиктовала что-то более подходящее. «Заново! — говорила она, разрывая на кусочки только что исписанные страницы. — И аккуратнее, не то он будет думать, что ты не стараешься и ничему не учишься». Все девочки очень веселые… Восхитительная прогулка… Возможно, я стану учительницей… Я получила самый высокий балл за контрольную по истории. Мои отметки были единственной правдой в этих письмах. «Заново! — скомандовала мисс Маккиннон. — И не сутулься!» Другие девочки ушли спать, а я сидела в холодном классе, пока часы не пробили полночь. «Тебя избаловали, мисс Николл. И твой отец знает об этом, как никто другой. Жалобы на легкие неудобства лишний раз доказывают мою правоту». Мисс Маккиннон разложила передо мной три последние попытки и велела выбрать ту, где был самый красивый почерк. Точно не последнее письмо — в нем слов не разобрать. Обожженные пальцы не разгибались, как будто я до сих пор держала в них ручку. Любое движение вызывало невыносимую боль. Вот это, мисс Маккиннон. «Да, милая, я тоже так думаю. А сейчас в кровать!»

И вот это письмо здесь. Бережно хранится, как письма Лили. Ложные слова, дающие ложное утешение человеку, который вынужден быть и отцом и матерью одновременно. Возможно, я и в самом деле обуза.

В ящике хранилось по одному письму за каждую неделю моего отсутствия. Я вытащила страницы из всех конвертов. Ни в одном из них не было ничего моего. Как же папа поверил им? Когда я положила конверты обратно в ящик, они были пустыми, но без слов письма стали более значимыми.

* * *

Мне не спалось. Обида на Дитте, школу и даже на папу в темноте только набирала силу. В конце концов я устала с ней бороться.

Из папиной комнаты доносился храп. Раньше он меня всегда успокаивал, если я просыпалась среди ночи. Сейчас мне тоже было спокойно, потому что папин храп означал, что он не должен проснуться. Я встала и оделась, затем взяла с прикроватного столика свечу и спички и спрятала их в карман. Я вышла из комнаты, спустилась по лестнице и шагнула в темноту ночи.

В небе сияли звезды и почти круглая луна. Ночной мрак размывал контуры домов и деревьев. Когда я пришла в Саннисайд, в доме Мюрреев было темно и тихо, и мне казалось, что я слышу сопение всей семьи.

Я толкнула ворота. Дом вытянулся к небу, будто насторожился, но свет в окнах не появился. Оставив ворота приоткрытыми, я кралась к Скрипторию, стараясь держаться ближе к забору, где тьма от деревьев надежно скрывала меня.

В лунном свете он разочаровал меня, потому что выглядел обычным сараем. Подойдя поближе, я разглядела всю его ветхость: ржавчину на водостоке, облезлую краску на окнах и комок бумаги, которым заткнули щель в деревянной раме, чтобы не было сквозняков.

Дверь без труда открылась, и я задержалась на пороге, пока мои глаза не привыкли к темноте. Лунный свет проникал сквозь грязные окна и отбрасывал на пол тени. Я услышала запах слов еще до того, как увидела их, и на меня нахлынули воспоминания. Когда-то Скрипторий казался мне волшебной лампой джинна.

Я вытащила из кармана письмо Дитте. Оно все еще оставалось смятым, поэтому я села за сортировочный стол и постаралась его расправить. Зажигая свечу, я почувствовала себя настоящей бунтаркой. Сквозняк трепал язычок пламени, но не гасил его. Я капнула немного воска на стол и вставила в него свечу.