Потерянные страницы

– Это все потому, что его болезнь находится в начальной стадии, но я же сказал Вам, что она очень быстро прогрессирует. Если бы его поместили в больницу раньше, возможно, у нас было бы больше шансов спасти его. Мне кажется, что Ваш друг сам себя изжил. С мыслящими людьми такое происходит часто. Его подавленное состояние уже налицо, сейчас начнется цепная реакция, замедленные движения и речь могут развиться в течение нескольких недель, а потом он потеряет мотивацию для всего, в том числе и для контактов и самой жизни. Из Царского села к начальнику госпиталя поступил приказ Его Величества – чтобы из Европы были приглашены лучшие специалисты. Но не знаю, что из этого получиться. Приехать-то они приедут, и с большим удовольствием, загребут деньги, а дальше что? Это, скорее, похоже на самообман, я же не могу Вас обманывать. Если существует какая-то возможность улучшить его настроение, то только это и может положительно повлиять на его состояние, и то на некоторое время. Это именно то заболевание, когда сам пациент является противником лечащего врача. Мы пытаемся спасти его, но сам он уже не хочет жить. Признаюсь, дорогой граф, – у меня сильно испортилось настроение. Симптомы этого заболевания чуть было непроявились и у меня: я сам оказался подавлен после беседы с врачом. Мне не хотелось возвращаться в палату в таком настроении, и я принялся ходить взад-вперед по коридору. Когда я, в очередной раз, проходил мимо его палаты, мне послышался смех. Я удивился, и мне сразу очень захотелось увидеть, что там происходит. Смех продолжался. Когда я вошел в палату, я увидел Лидию и Сандро. Я впервые встретился с ними обоими. Мы познакомились, это была прекрасная красивая пара. Мне показалось, что Лидия была старше Сандро всего на четыре-пять лет. Было заметно, что она беременна, это больше было видно по ее лицу и рукам. У отца троих детей был такой опыт. Оказывается, Сандро рассказывал дяде о своём училище, это и рассмешило его. Потом он попросили Сандро рассказать и мне эту историю. Мне тоже стало весело, я совсем было забыл, о чем говорил с врачом. Муза смеялся от всего сердца, как всегда, будто он и не был болен. Тогдая подумал, вот оно, это лекарство, которое продлит ему жизнь. Было интересно смотреть, как серьезно рассказывал парень смешные истории. В этом остроумном юноше действительно было что-то особенное, он был совершенно свободен от догм и стандартов, которые так характерны для людей его возраста. Внешне, – скажу Вам, дорогой граф, он вылитый Муза, – я более чем уверен, что Вы разделили бы моё мнение. Первого октября в училище должна была состояться церемония открытия памятника Михаилу Лермонтову, и Муза попросил меня пойти туда в том случае, если он не сможет это сделать. Я обещал, что буду обязательно. До намеченного дня я еще раз встретился с молодыми, они оба все больше нравились мне, состояние же Музы с каждой последующей встречей казалось мне все хуже и хуже. Посещения, как будто, заставляли его забыть о своей болезни, и потому я навещал его два-три раза в неделю.

Насколько мне известно, его доверенное лицо, адъютант Тонконогов, и его заместитель X тоже периодически приходили к нему. Когда он чувствовал себя сравнительно лучше, все важные поручения они получали от него, в течение определенного времени он подписывал распоряжения в госпитале. Он практически передал дела своему заместителю и, насколько мне известно, рекомендовал назначить его на свое место.