Поток

– Моя мать голодала, мерзла и годами наблюдала, как вокруг умирают маленькие дети, оказавшиеся слишком слабыми, чтобы выжить. Все, о чем она могла думать, – это то, что следующей, кого будут хоронить за стенами нашего крошечного поселения, буду я. – Лицо Джозефа словно окаменело от боли, но он молча стоял и слушал то, что она с ненавистью и злобой, направленной на весь мир, безжалостно вываливает на него. – Она никогда не говорила и не хотела говорить ни о вас, ни об Анклавах, ни о своем прошлом. Жила тем, что ей осталось, и я никогда не могла проникнуть к ней в душу и понять, что же за человек моя мать. И вот сейчас, столько лет спустя, после всего, что мне пришлось пережить, оказывается, что причина всему этому не кто-то или что-то там, а ты – мой родной отец?

Из глаз Мелони хлынули слезы, которые она больше не в силах была сдерживать, а горло сдавили такие сильные рыдания, что все остальные слова просто потонули во всхлипах и стонах. Последним, что она почувствовала, были нежные объятия Ричарда, который подхватил ее за мгновение до того, как она без чувств рухнула бы на твердый холодный пол главного приемного зала.

* * *

Когда Мелони пришла в себя, то поняла, что кто-то перенес ее в ее комнату, находящуюся на втором этаже резиденции лорда, буквально через две или три двери от личных покоев Джозефа. При этом ее не просто уложили в постель, а еще и раздели, прямо как тогда, когда она впервые оказалась в отряде Димитрия, и она была почти уверена, что здесь поработал этот старый извращенец Ричард. Конечно, она так не думала на самом деле, но ей очень хотелось накричать на кого-нибудь, уперев руки в бока. Однако рядом никого не было, поэтому она просто цветисто выругалась, подоткнула под мышками одеяло и отправилась на поиски своей одежды.

Дорожное платье Мелони так износилось во время похода, что как только разведчики передали ее на попечение старшему герольду Джозефа, высокому и худому старику по имени Норман, тот сразу же распорядился подобрать ей что-то в местных лавках. Когда Мелони увидела принесенную слугами одежду, у нее глаза разбежались от многообразия цветов, украшений и фасонов. Она никогда в своей жизни не видела столько платьев, да еще таких необычных и интересных разом. Она носила практичную одежду, которая была или удобной, или теплой, но никогда не задумывалась о том, что она может быть еще и красивой! Тогда она с огромным трудом смогла выбрать платье, которое показалось ей не таким вычурным, как остальные, и при этом достаточно изящным и удобным, но, одевшись и посмотрев на себя в зеркало, она сама не поверила, что может быть такой красивой и женственной. Ей сразу захотелось, чтобы Уинстон был рядом и смог полюбоваться ею.

Она улыбнулась приятным мыслям о Тони и, придерживая одеяло, которое так и норовило соскользнуть, открыла шкаф, в который убрали ее платья. Они висели, чистые и красивые, на удобных деревянных вешалках с плечиками и так и манили начать примерять их одно за другим. Мелони вдруг подумала, что бы сказала ее мама, если бы увидела ее сейчас: практически обнаженную, в собственных комнатах в огромном и уютном дворце, рассматривающую богато украшенные платья, словно какая-то сказочная принцесса. Мысли о матери вдруг вернули ее к реальности, и воспоминания о событиях этого утра, словно ураган, ворвались в ее сознание. Одеяло мгновенно оказалось у ее ног, а сама она схватилась за голову так, словно пыталась не дать ей расколоться надвое.

Кто бы мог подумать, что ее мать родилась в Анклавах, которые она так ненавидела, и оказалась в Пустоши после того, как люди бежали от Потока! Более того, если она правильно поняла слова Джозефа и взгляды Ричарда, то лорд Джозеф был ни кем иным, как возлюбленным ее матери и ее отцом. Безумие! Все, что происходило с ней с тех пор, как ее увезли из поселения, чтобы принести в жертву Потоку, смахивало на какой-то бредовый сон, от которого она никак не могла очнуться. Она попыталась усилием воли взять себя в руки и навести порядок в бурно скачущих мыслях. Мелони вспомнила, что наговорила Джозефу и как на нее смотрели Ричард и тот третий – Калаган, кажется, – и ей стало чуть-чуть стыдно за себя и свое поведение. Она ведь на самом деле не знает ничего о том, что происходило, когда впервые появился Поток. Она своими глазами видела, как ужасны эти монстры, и ощущала, какое бессилие и страх они вызывают. Если бы не Уинстон и его то ли храбрость, то ли какая-то вспышка безумия, она бы так и погибла в том домике, парализованная ужасом настолько, что не было сил даже кричать. Скорее всего, большинство людей, столкнувшись с этой новой напастью, могли думать только о том, как спасти свои жизни, и нет ничего удивительного, если в этом безумии Джозеф потерял ее маму и потом все эти годы считал ее погибшей. Оправдывает ли это его? Она понимала, что ей трудно быть объективной после того, как она своими руками похоронила Мари, когда сама была еще подростком.