Потоки горные

- Вот видите какой он стал! А был же как ягненок, когда мы познакомились с ним. Покойный отец отравил его ненавистью к Гавриленкам. Вот и пошло, а теперь жизни нет. Гаврюша, остановись! Смотри на Мишу, какой он человек, даже врага словом не обидит. Всех нас погубишь ненавистью своей.

- Ну что ж. Раз умирать! Да и что за жизнь теперь пошла. Страдание одно.

Уходил домой Павловский поздно, грусть и страх за судьбу соседа и Гавриленка тревожили его душу. Он оставил свое Евангелие Гаврюше с надеждой, что тот будет читать спасительные слова Христовы. Захотелось ему поговорить и с неприветливым Гавриленком.

Была еще одна вьюжная ночь вскоре после пожара у Сухиных. Случился тогда еще один пожар в другой части поселка: сгорело подворье Гавриленка. Только на этот раз не удалось потушить огня вовремя. Поселок крепко спал. Однако, не спал Федор Гавриленко. Когда Сухин в ту ночь тихонько и осторожно через огороды возвращался домой, у кучи обгорелых бревен его амбара, две сильных руки неожиданно схватили его сзади. В темноте началась борьба, сопение, проклятия! Боролись Федор и Гаврюша. Пламя жуткой ненависти разгорелось в их отравленных сердцах. Побеждал в борьбе Гавриленко:

- Ну, скотина, теперь не уйдешь от меня. Как отец твой не ушел от моего. Задушу и сожгу вас всех.

- Прежде чем ты сожжешь меня, твое все сгорело. У тебя пожар, верблюд ты неуклюжий! Я быстрее тебя. - Храпел ослабевший, хотя и мускулистый, Сухин. Вьюга совершала свой жуткий танец в Анюткином.

Павловскому тогда плохо спалось, какое-то непонятное волнение наполнило его сердце. Опять вьюга ужасная. Так же было и тогда, когда Сухины горели. Он вышел во двор. Скрип двери донесся до борющихся, во всяком случае до ушей Гаврюши. Он завопил:

- Душит... Каин пришел... Спасайте!

Через секунду ошеломленный Павловский кинулся на безумных врагов, дабы спасти их. Вдруг он почувствовал руками теплую кровь на большом теле человека и ему стало жутко.

- Гаврюша. Гаврюша. Дружище, опомнись. - Взывал он, унимая и борясь с Сухиным.

- Миша, отступи. Чтоб я нечаянно, и тебя. Этот зверь зажечь пришел опять. Но я быстрее его. Сухина не перехитришь. Всех их пожег я. Все кодло их. А теперь вот и его докончил. Скажи, Миша, следствию, что это я. Сгорел в огне ненависти. Да, а Евангелие не мог открыть, друг мой. Сила не пускала к ней. Смерть все говорила, не заглядывай в нее. Пригляни за семьей, Миша. Может им Евангелия жисть лучшую даст. Прости меня, Иисусе Христе. Как разбойника. Гавриленко ножом меня под сердце ударил. Да, под сердце, но я успел его в сердце вцелить. Вишь не борется. Иди, Миша. Иди домой. Я умру, как разбойник с разбойником. Ты чист. Прости, меня, Господи Иисусе... Про-о-сти!

Павловский дрожал, как осенний лист. Через несколько минут утих и Гаврюша Сухин. В это время утихало пламя на подворье Гавриленка. Соседи спасли семью и пожитки и удивлялись, а где же Федор? Где хозяин?!

На утро Анюткино услышало страшную весть. Павловский рассказывал о последней молитве Сухина. Многие женщины плакали, горюя о грешном поселке, о себе, о судьбе горькой без Бога и милости.

Александр Медник

Он рассказывал свою грустную историю в госпитале, полусидя в кровати и часто поправляя подушку под спиной. Тогда болезненная улыбка появлялась на его исхудалом лице и он жаловался:

"Ах и устал я лежать в этом госпитале. Вот при вас пробую сидеть немножко. Свыше двух месяцев здесь надоедаю сестрам милосердия." И опять та же безрадостная улыбка появлялась на мгновение и исчезала.